БП. Между прошлым и будущим. Книга первая

– В чем-то она любимая. Она любимая, потому что она говорит на моем языке. Там мои читатели. Там есть великолепная публика, которая воспринимает так чувственно все, что я делаю!

– Сегодня и в Израиле высокий процент населения, который ты можешь считать своей аудиторией – но ты, вроде, не собираешься туда переезжать?

– Нет, конечно, потому что иврит – это мой враг. Он не дается мне.

– Говорят, сейчас второй язык в Израиле – русский. И, кажется, у него немало шансов стать первым.

– Может быть… Поглядим… Но очень возможно, что я вытащу из своего баула паспорт американский – и перееду жить на это побережье: я вдруг почувствовал, что мог бы прожить счастливо и здесь.

– В Америке ты никогда не имел постоянного места, всегда жил у друзей – и всегда на чемоданах. А сейчас в Москве сам Лужков подарил тебе квартиру…

– Да, а было это так. Я выступал на Первой сессии Всероссийского еврейского конгресса и рассказал историю о том, как проходил военно-медицинскую комиссию в Израиле. Делается это очень быстро: всех гонят голыми из комнаты в комнату. Главное отличие от советской медицинской комиссии: сразу снимаешь трусы и бегом дальше. И меня попросил об одолжении один ловкий малый из Одессы, который бежал рядом со мной: он решил, что поскольку я старше его – мне 43, а ему 25, моя моча «лучше»: уступи, мол, маленько для анализа… Думал парень: сдаст ее – и его немедленно освободят.

Я же с блеском прошел все комиссии и умудрился прослужить в израильской армии, зная только два слова «Огонь!», «Прекратить огонь!» – все остальные не нужны для победы. Там все делается автоматически – четыре раза в день кормят, три блюда горячих, иначе армия не пойдет в наступление. И уважение к праву солдата. Офицер, как правило, идет первым в атаку, не как наши – сзади. Поэтому потери офицерские очень большие. Он выходит на бруствер окопа, и пока его не кокнули, он обязательно обращается к солдатам в окопе: «Я вас очень прошу, пожалуйста, следуйте за мной»…

Это настолько приятно, что хочется пойти в бой: ну, как можно подвести, когда с тобой так разговаривают! После осмотра, когда я одевался, там оказался врач, который нас принимал – единственный, говорящий немножко по-русски. Он что-то мне говорил, я разобрал только цифру 97 и спросил, что это означает. Он сказал, что это процент физической годности. Он потрясен – 43-летних он никогда не видел с 97 процентами годности, хотя много лет служит в военно-медицинских комиссиях. И поэтому он меня поздравляет. А я, как советский человек, который не знает границ, спросил – а почему же тогда не 100? «100 процентов я еще никому не давал: 3 процента мы априори списываем на сделанное обрезание».

Так вот, о Лужкове. Он страшно хохотал, когда услышал мой рассказ про медкомиссию. И он попросил своих людей привезти меня – прямо к нему. Я приехал. Он меня дружески, улыбаясь до ушей, встретил, вылез из кресла. И когда он спросил «чем я вам могу услужить», я ответил ему: меня выставили из страны и из моей собственной купленной квартиры, оплаченной на 100 процентов вперед. А сейчас, куда ни пойду, говорят – обращайтесь к Брежневу. «Никуда не надо обращаться, сколько у вас было метров, столько получите», – говорит Лужков. «Но я же у метро жил», – говорю я ему. «Я вам дам тоже метро, но только не Аэропорт, а у Таганки. Там у нас есть дом хороший».

И он действительно все сделал. Знаешь, если я даже уеду оттуда, я сохраню эту квартирку, в которой мы живем с Зоей: пусть у нас на земле будет свое место. Но я бы с удовольствием переехал сюда: Калифорния – первое место по количеству приятных мне людей из нашей эмиграции. Место, где живет банда людей, без которых жить уже невмоготу.

Хотя, и в России я мог бы продолжать жить, я там могу несколько лет не зарабатывать и жить хорошо.

– Разве там меньше людей, чем здесь?

– Многие умерли…. А сколько уехало! И я вынужден общаться с мальчиками втрое моложе меня.

– А теперь пора догонять тех, кто уехал?

– Да.

Дополнение первое, необходимое

Читатель без труда заметит, что хронология в этом изложении нашей беседы с Севелой несколько условна – так уж продиктовала ее магнитофонная лента и логика рассказа моего собеседника. Вот и здесь оказалось вдруг уместным вернуться во время, предшествующее всему описанному выше. Оправданием этому явится разве что возможность точнее расставить акценты в жизнеописании моего приятеля, солдата двух армий, гражданина двух государств, сценариста, режиссера, писателя и ныне московского пенсионера Эфраима Севелы.

– Должен тебе сказать, я рвался служить. Я на фронте чувствовал себя счастливым человеком. Когда в 73-м году началась война, у меня было такое состояние, как у наших комсомольцев в первые дни Отечественной войны: они рвались на фронт – я видел фильм документальный, очень было похоже на Израиль 73-го… И я доволен тем, что был на этой войне и очень многое повидал на ней…