Брабантский мастер Иероним Босх

На следующий день Йерун начал готовить стены под роспись. Писать предстояло по уже готовой штукатурке – итальянцы называли такую технику «аль секко», «по сухому». К счастью, стены дома были кирпичными, и слой штукатурки на них нанесли недавно – она лежала плотно и ровно. Очищая стену от пыли и увлажняя штукатурку перед нанесением грунта, Йерун не встретил ни единой трещинки или сколь-либо заметной неровности. Мысленно он хвалил и благодарил штукатуров. Ученик художника понимал, что роспись на такой основе получится долговечной и, возможно, продержится несколько десятков лет. Когда грунт засохнет, можно будет перенести на него рисунки с эскиза – сначала грифелем, это займет еще два или три дня. Особенно сложным Йеруну представлялось не ошибиться с размерами – рисунки на стене должны были выйти в несколько раз больше своих прообразов на бумаге. Затем можно приступать к работе красками.

Рисование грифелем по загрунтованной стене заняло у Йеруна весь остаток дня. Близилось время ужина, когда юноша, решив завершить работу на сегодня, напоследок вывел в углу возле шкафа сову-сипуху. Он так увлекся, что не заметил, как вошла Адель. Хозяйка молча наблюдала за работой художника; сова сильно привлекла ее внимание.

– Надо же! – задумчиво проговорила Адель. – А на бумаге она выглядела совсем по-другому!

Звук голоса заставил Йеруна вздрогнуть и обернуться.

– Это… так случается, – смущенно проговорил он. – Все-таки размер другой, и то, как оно видится на стене… Что-то не так?

– Нет, Йоэн, отчего же! Просто это необычно. Я впервые вижу, чтобы так любовно рисовали сову.

– Ты тоже считаешь сов бесовским отродьем? – осторожно спросил Йерун.

– Нет, что ты! Птица и птица. Я понимаю, раз охотится ночью, так и выглядит по-другому. Опять же, сова изничтожает крыс. Вот эти уж точно от нечистого.

– Все так! – обрадовался Йерун. – В древние времена сову считали символом мудрости.

– Почему ты нарисовал сову здесь?

– Решил, что красиво. И еще… – Здесь юноша замялся.

– Да-да, Йоэн, скажи!

– Сипуха – красавица среди прочих сов. Ее лицо, грудь, внутренняя сторона крыльев белоснежны. Люди иногда называют сипуху белой дамой. А для меня белая дама – это ты, понимаешь? Светлая и прекрасная, без единого пятнышка. Я не рискнул бы писать твой портрет – мне не хватит мастерства. Но это тебе, Адель! От меня.

Молодая женщина звонко рассмеялась, пожалуй, даже излишне громко.

– О Йоэн! – Она смотрела на юношу сияющими глазами. – Как чуднó ты говоришь и думаешь! Верно, художников учат этому с детства? Ты сравниваешь меня то с беспокойным нечистым духом, то с ночной хищной птицей. В других устах это сгодилось бы для брани, но только не в твоих. Почему мне приятно слышать это? Почему я принимаю это как похвалу? Как тебе это удается, чудодей?

– Я всего лишь говорю правду, – ответил Йерун. – Говорю то, что вижу. Ты права, Белая дама, нас, художников, с детства учат видеть красоту. Видеть, быть может, даже там, где ее не пытаются увидеть прочие. И открывать для всех. Изображать так, чтобы всякий, имеющий глаза, мог разглядеть ее без подсказки. Твоя же красота видна с первого взгляда, Адель!

Адель смотрела на него молча – уже знакомым ему страстным взглядом.

– Полно, Йоэн, прошу тебя! – скороговоркой произнесла она, отводя глаза.

И на следующий день, когда работа над грифельным рисунком понемногу шла к завершению, Адель снова пришла в столовую, только с двумя небольшими кружками на подносе. Йерун уловил запах пряностей – он шел от напитка, разлитого в кружки.

– Йоэн! – ласково позвала его женщина, поставив кружки на стол. – Мастер Йоэн из города Босха!

Оставив грифель, Йерун подошел к хозяйке, и она подала ему кружку. Приняв угощение, он встретился с Белой дамой глазами и почувствовал, что не может отвести взгляд. Они пили, стоя лицом к лицу, глядя друг другу в глаза. Йерун почти не чувствовал вкус напитка, зато ощущал его запах. В кружках был глинтвейн, «пылающее вино», приготовленное из подогретого красного вина с медом и пряностями. Обычно его готовили и пили на Рождество Христово. В дни же Великого поста пылающее вино было чем-то невероятным, но юноша и думать забыл об этом. От нескольких глотков ему сделалось жарко.

– Мне захотелось согреться, – виновато улыбнулась Адель, ставя кружку на стол. – И согреть тебя. Я знаю, сейчас не время… Но без этого нельзя, понимаешь, Йоэн?

Она обвила руками его плечи. Ученик художника и Белая дама целовали друг друга снова и снова, с каждым разом все жарче, все теснее сжимая объятия.

– Идем, милый! Я одна до вечера… Мы одни!

С этими словами Адель повела его за руку из столовой, вверх по лестнице, туда, где находилась спальня хозяев. Сбросив с плеч платок, женщина прикрыла им распятие на стене, после чего влюбленные снова обнялись и принялись целовать друг друга, едва не теряя равновесие. Йерун сорвал с головы женщины чепец, и густые русые волосы рассыпались по спине и плечам Белой дамы. Тем временем она дрожащими пальцами расстегнула пуговицы его куртки. На ходу срывая друг с друга одежду, они бросились на широкую кровать…