Брабантский мастер Иероним Босх

– Не осуждаю, Йерун. Я ведь даже не знаю, есть ли за что осуждать, только догадываюсь. А кроме меня, не догадывается никто. Пожалуй, знает Бригитта, но она сохранит тайну. Я видел ее, и сомневаться в ней не приходится. И я не собираюсь выспрашивать. Но иное дело – чужие люди. Вздорные слухи могут быть опаснее клинка. Обрастая небылицами, они способны раздавить не то что одного человека – целое семейство! Если поползут слухи о том, что младший ван Акен наставил рога заказчику, – хотя бы слухи! – от нас начнут шарахаться соседи. Даже если обвинение не подтвердится. Нам всем, чего доброго, придется менять город, понимаешь?

– Дед пришел в Босх из Аахена!

– Он был молод и шел налегке, Йерун. К тому же в тогдашнем Босхе не было других умелых художников, и он не сомневался, что легко найдет себе работу.

Мастер Антоний умолк – ему хотелось, чтобы младший сын успел обдумать услышанное. Он понимал, что любой ван Акен терпелив и рассудителен – даже такой непоседа, как Йерун, легче примет нужное решение, если не мешать ему лишними словами. Нужно только спокойствие и доверие – во втором недостатка не было, ради первого отец и сын удалились за городскую стену.

Йерун и рад был бы собраться и подумать над словами отца, но мысли неслись вихрем, не желая остановиться. В них предстала Адель – растерянная и прекрасная, которую так хотелось защитить и не уступать никому. Затем – озлобленная толпа, ревущая на разные голоса, и каменные стены вокруг чужих городов. Ни с того ни с сего представился образ злых слухов – больше всего они походили на два исполинских уха, между которыми вперед торчал клинок огромного ножа. Чудовищная конструкция двигалась сама собой, подминая встречных людей, лезвие ножа размеренно поднималось и опускалось, кромсая все на своем пути. Представились злые на язык проповедники – сейчас они походили на монстров в монашеских рясах. И снова Адель – на этот раз обнаженная… С силой помотав головой, юноша отогнал наваждение. Он был здесь – у стен Хертогенбоса. Рядом молча сидел отец – он терпеливо ждал, а может быть, собирался с мыслями.

– К чему я веду. – Мастер Антоний прервал затянувшееся молчание. – К тому, чтобы ты не вздумал казнить себя перед Богом. Но не вздумай также обмолвиться при людях – это погубит не одного тебя, но многих! И что бы там ни было – не вздумай продолжить, это очень опасно. Довольно с нас глупостей, Йерун!

– Это не глупости, отец! – сдавленным голосом проговорил юноша. – Я люблю ее!

– Я и не ждал другого, – вздохнул мастер Антоний. – Но, как бы то ни было, ван Каллены покинули город. Навсегда. Кажется, дела торговые.

– Он увез ее? – встрепенулся Йерун. – Куда? Скажи, отец, куда?

– Не знаю, дорогой, – покачал головой отец. – По счастью, не знаю. Знал бы – не сказал. Иначе ты бы бросился следом.

Усевшись прямо на землю, Йерун уронил голову на руки.

– Я помогу тебе, сын. – Мастер Антоний встал рядом, положив руку на плечо Йеруна. – Знаю, церковь лечит подобные недуги молитвой и постом. Может, на ком-то оно и сказывается благотворно, но ты не монах, Йерун. Ты художник, и твои труды – не в молитвах. Поэтому слушай, что посоветую тебе я.

Йерун поднял взгляд на отца, не без труда встал на ноги.

– Время лечит, – продолжил мастер Антоний. – А пока ты тоже покинешь город. Сейчас каждый камень в Босхе будет напоминать тебе об Адели. Я напишу моему брату Яну. Сейчас он трудится живописцем в Брюгге и весьма знаменит. Сам мастер ван Эйк отдает ему должное – а его слова многое значат! Так вот, ты уйдешь в Брюгге и поступишь в обучение к Яну. Станешь его подмастерьем. Самое меньшее – на год, можешь и больше, если ты и он пожелаете этого.

– Так ты предлагаешь мне уйти в Брюгге и спрятаться?

– Не спрятаться, а поступить в обучение к знаменитому мастеру Яну ван Акену, твоему родному дяде, – поправил отец. – Ты сменишь место, получишь опыт более богатый, чем имеешь сейчас. Предлог благовидный, лучше не выдумать. Тем временем на душе у тебя станет спокойнее. Да, вот еще. – Мастер убрал руку за пазуху и вынул аккуратно свернутую ткань. – Бригитта передала это для тебя.

Не справившись с волнением, Йерун выхватил сверток из руки отца и тут же развернул его. На ткани была вышита птица – черноглазая сова-сипуха, точь-в-точь похожая на его рисунок.

«Похоже, я не ошибся в своих догадках, – подумал про себя отец. – От кого еще Адель могла перенять любовь к совам? Ох, Йерун, благодарить бы тебе всех святых, что ты легко выйдешь из этой истории!»

– Мой тебе совет – не смотри слишком часто, – сказал он вслух. – Не трави себе душу.

Прижав вышивку к губам, Йерун бережно свернул ткань и убрал за пазуху. Он окинул взглядом дорогу, уходящую за холмы, ветряные мельницы, низкое пасмурное небо, ров с водой, привычные стены родного города и вдруг ощутил, как тесно сделалось ему здесь. Да, уйти, только уйти. Как можно скорее и как можно дальше.

– Благодарю, отец, – почти шепотом произнес он. – Благодарю за все. Я иду в Брюгге.

– Вот и славно, мальчик мой! – Мастер Антоний обнял сына.

Распятая мученица (окончание)