Брачная игра

Парламент отправил к ней вторую депутацию, умолявшую не тянуть с исполнением приговора. На сей раз Елизавета даже не пыталась скрыть свою растерянность и нерешительность.

– В эти дни я часто слышу, что, пока Марии не отрубят голову, я не могу чувствовать себя в безопасности. Но вместо желания поскорее избавиться от своего заклятого врага я испытываю глубокую печаль. За годы своего правления я простила немало бунтовщиков. Я сквозь пальцы смотрела на многие государственные измены. И вот теперь вынуждена проявить пусть и оправданную, но жестокость к особе королевской крови. Что скажут мои враги?

Парламентарии молчали.

– Они скажут, что королева-девственница, трясясь за собственную жизнь, не остановилась даже перед пролитием крови своей родственницы. Меня будут называть жестокой. В любой другой ситуации я бы возмутилась и отстаивала свою невиновность. Те, кто сейчас меня хулит, не желают помнить, сколько раз я бывала излишне милосердной. Приговор Марии словно начисто выпотрошил им память. Поверьте, я и сейчас не хочу ее казнить. Если можно найти какой-то иной способ наказания, я буду только рада. Сегодня вы видите меня сомневающейся. Да, меня одолевают сомнения. Прошу вас меня простить и принять мой безответный ответ.

Порою Елизавета удивлялась, в чем держится ее душа. Она почти ничего не ела. По ночам почти не спала, а если и забывалась тяжелым сном, то ей снились отрубленные головы и окровавленные топоры. Елизавета все чаще вспоминала о своей бедной матери. К Марии она не питала ни любви, ни жалости. Но королевы не должны оканчивать свои дни на эшафоте.

Бёрли, Уолсингем, Хаттон, Роберт и все остальные без конца убеждали Елизавету сделать последний шаг, которого от нее ждали народ и парламент. Советники были непреклонны. Напрасно Елизавета думала, что хоть Роберт ее пощадит. Но нет, он был столь же тверд, как и остальные.

– Если ты не подпишешь ей смертный приговор, это может стоить тебе доверия подданных, – предупреждал ее Роберт.

– А люди будут говорить, женская слабость мешает вам принимать решения, – сердито добавлял Бёрли.

– Если бы я родилась с выпуклостью, а не со впадиной между ног, вы бы не посмели так со мной говорить! – сердито возразила им Елизавета. – И нечего приплетать мне женскую слабость! Решение принимает не женщина, а королева. И я стремлюсь, чтобы мое решение было справедливым!

Несмотря на ее бурные словесные выплески, слезы, бессонные ночи и кошмарные сны, в начале декабря на лондонских улицах и площадях глашатаи выкрикивали слова обвинительного заключения, подытожившего вину Марии Стюарт. Люди встречали приговор ликованием. Опять звонили колокола, а ночью небо над городом было светлым от сотен праздничных костров.

Уолсингем составил текст смертного приговора. В тот же день Бёрли отнес его королеве.

– Подпишите, ваше величество, – произнес он тоном, не терпящим возражений.

– Дорогой Дух, не сейчас, – сказала она. – Дай мне время.

– Ваше величество, парламент одобрил приговор. Ее казнь неизбежна. Имейте же смелость взглянуть правде в лицо.

Советники проявляли редкую сплоченность.

– Подпишите! Подпишите! – не столько просили, сколько требовали они.

Затем Елизавете пришлось выдержать тяжелый разговор с шотландским и французским послами. Оба призывали ее помиловать Марию. Оба надеялись, что она не откажет просьбам двух дружественных стран.

А тут еще письмо от короля Якова, неведомо каким образом попавшее к ней. Этот юнец имел наглость написать ей: «Репутация Генриха Восьмого была безупречной, не считая его обыкновения казнить собственных жен». Письмо привело Елизавету в ярость. Ее отца жестоко обманывали. Он был жертвой придворных козней. И какая вообще может быть аналогия между казнями жен ее отца и предполагаемой казнью Марии? Мария – убийца, неисправимая заговорщица. Если бы ее руки дотянулись до Елизаветы, она бы не церемонилась и не терзалась угрызениями совести. Видно, Яков умом пошел в мамашу!

– Неужели ты не понимаешь? – удивился Роберт. – Протест – это так, для вида. Якова волнует не жизнь матери, а возможность наследования английского трона. Он пишет, что честь не позволяет ему просить о помиловании матери. В это слабо верится.

– Однако кое-кто из шотландских лордов угрожает мне войной, если я казню Марию, – с нескрываемой тревогой сказала Елизавета.

– Ваше величество, не принимайте всерьез письмо короля, – посоветовал Бёрли. – Помните слова их посла. Тот сказал, что в этой смерти нет жала. А посол знает, чту говорит.