– Пожалуйста, не обижайтесь, леди Рейвенкрофт… Мена… но я дала слово отцу, что никто из сыновей Хеймиша Маккензи не завладеет Эррадейлом.
Чело Мены Маккензи омрачилось, она грустно улыбнулась и тихо сказала:
– Мне не на что обижаться, дорогая моя. Я не упрекаю вас за ваши чувства. И муж мой упрекать не станет. Кому, как не ему, знать, сколько преступлений совершил его отец?..
Пораженная этим ответом, Саманта не знала, что сказать. Она никак не ожидала услышать столь деликатные слова – скорее уж ждала, что после этих слов слуга-индиец, застывший точно статуя в углу гостиной, вышвырнет ее за дверь!
– Я поговорю с лордом Рейвенкрофтом, – продолжала маркиза, – а он перед заседанием судебной коллегии обсудит это дело с графом Нортуоком и лордом Торном. Посмотрим, что нам удастся сделать для вас и для чести вашей семьи.
– Вы… вы очень добры… – отрывисто пробормотала Саманта. Не зная, что делать дальше, она встала, побудив хозяйку сделать то же самое.
– И мое предыдущее предложение, разумеется, остается в силе. – Обеими руками в перчатках, мягких, словно гусиный пух, Мена Маккензи сжала руку Саманты. – Если нужно, я лично готова собрать вам в помощь армию пастухов.
– Я… буду очень признательна.
Исполнив нечто среднее между поклоном и реверансом – сама не знала, что именно, – Саманта повернулась, чтобы идти вслед за лакеем к дверям. Однако остановилась, кое-что вспомнив.
– Леди Рейвенкрофт, могу я еще кое о чем вас спросить?
– Разумеется! – любезно откликнулась Мена.
– Не знаете ли вы, что означает гэльское слово «бонни»? Лорд Торн постоянно меня так называет. Видимо, это какое-то оскорбление. Я хотела бы ответить ему тем же, но не могу подобрать подходящего слова.
На этот раз изумилась Мена. Пожалуй, целую минуту она не могла прийти в себя. Наконец сказала:
– Дорогая моя мисс Росс, «бонни» – действительно шотландское слово, но вовсе не оскорбительное! Скорее уж это комплимент.
– Вы уверены?
– Совершенно уверена, – лукаво улыбнувшись, ответила маркиза. – Видите ли, «бонни» по-гэльски означает «красавица».
В охоте Гэвину не было равных. Совершенный хищник, он с непревзойденным мастерством выслеживал и настигал свою добычу повсюду – от Сахары или Шварцвальда до великосветских салонов и будуаров Империи и континента. Давным-давно он усвоил: секрет в том, чтобы каждый раз использовать наиболее подходящую тактику. Подобраться поближе к добыче, выведать ее слабости, а затем нанести смертельный удар.
Иногда это значило – притвориться безобидным, натянуть овечью шкуру и прибиться к блеющему стаду под видом своего. Иногда же следовало стать львом – смело раздвигать травы саванны, мощным ревом сообщая возможным соперникам, что здесь твои охотничьи угодья. Случалось и так, что требовалось стать незаметным – превратиться в тень, в пар, витающий в воздухе, пар незримый и неощутимый… До тех пор, пока для жертвы не станет слишком поздно.
Но любимая его тактика – прикинуться добычей и броситься бежать. А затем, в тот самый миг, когда мнимый хищник уже готовится совершить бросок, – обернуться и нанести удар, сполна насладившись изумлением жертвы. Непревзойденная тактика – и с волками, и с женщинами.
В самом деле, есть какое-то мрачное удовольствие в том, чтобы вырвать сердце врагу в тот самый миг, когда он уже нацелился на твое сердце. Возможно, наслаждаться этим способно лишь чудовище, но ведь в жилах Маккензи течет кровь чудовищ, верно? Чудовище произвело его на свет. Чудовище изуродовало шрамами его тело, запятнало имя… и погубило его мать.
Много лет назад Гэвин думал: если научится быть кем-то другим – кем угодно, только другим, – семейное проклятие его минует. И он научился быть кем угодно. Поэтом и князем. Богатым бездельником и львом. Любовником и охотником. В конце концов, кем были шотландцы до пришествия паровых машин и английских денег?
Охотниками!
Всему, что умел Гэвин, научили его наблюдение и опыт. Но не только. Были и другие, куда более талантливые учителя.
Боль. Голод. Неудачи.
Но каким же самонадеянным болваном он оказался, когда решил, что эта авантюра со скотоводством будет отличаться от остальных! Решил, что все у него получится без особого труда и без душевной боли. Что достаточно будет прочитать несколько книг, поговорить с опытными людьми – и он перейдет к разведению скота так же легко, как в былые времена проскальзывал в будуар какой-нибудь графини.
«Ну почему, – думал он, вздыхая, – почему мне ничего не достается легко? Почему любую мелочь мне приходится выгрызать зубами? Вон сколько людей прорубаются сквозь жизнь как сквозь бурелом, оставляя позади изломанные, изрубленные чужие судьбы, а небеса не перестают проливать на их недостойные головы обильные благословения. Почему же я постоянно барахтаюсь в болоте, и все, чего я хочу, достается мне дорогой ценой?»
Гэвин приложил винтовку к плечу, глядя на добычу, которую выследил по кровавым следам. Измученное животное, только что пережив новый приступ судорог, лежало на боку.
– Мне жаль, но ничего другого не остается, – пробормотал он.