Животное подняло голову, поросшую на удивление длинной рыжей шерстью. В больших влажных глазах читались боль, страх, а кроме них – какая-то особая коровья нежность.
«Странно… – с горечью подумал Гэвин. – Сколько раз мне приходилось убивать, но каждый раз как будто снова теряешь частичку невинности».
Он уже готов был нажать на курок, как вдруг позади раздался щелчок чужого курка. Гэвин замер.
Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоял у него за спиной. Это он понял прежде, чем она открыла рот. Почувствовал, сам не зная, каким образом.
– Ах, это вы! – воскликнула она. Особой радости в ее голосе не слышалось.
– Верно,
– Там, откуда я приехала, за убийство чужого скота вешают, – сообщила Элисон.
Гэвин мысленно проклял каждый дюйм территории США – этой торгашеской Мекки, превратившей обычную шотландскую девицу в чертову американку, готовую по любому поводу спускать курок.
– Это не убийство, – процедил он сквозь зубы, злясь и на нее, и на себя. Как же он позволил Элисон подкрасться незамеченной – да еще и верхом? Но его кровь волновало и какое-то странное предвкушение… – Я избавляю корову от более страшной участи, – пробурчал Гэвин.
– От какой же? – Элисон у него за спиной спешилась, мягко спрыгнув на влажную лесную землю. – В вашем обществе она может откинуть копыта от скуки? Должно быть, такое с вами не в первый раз! Но это не причина, чтобы всаживать ей пулю в голову.
– В моем обществе еще ни одна женщина не лишалась чувств от скуки. Вот от волнения или от счастливого изнеможения – такое бывало.
Элисон подошла ближе. И снова Гэвин отметил ее высокий рост – такая женщина могла бы целоваться с ним, не вставая на цыпочки… При этой мысли ему захотелось улыбнуться, и он особенно сурово нахмурился, пресекая столь неуместное желание.
Элисон издала какой-то странный звук – нечто среднее между хихиканьем и фырканьем.
– Вы что, хотите сказать, что залюбили эту бедную корову до полусмерти? – В кобальтовых глазах девушки была явная насмешка.
Гэвин вдруг поймал себя на том, что смотрит в ее глаза не отрываясь, смотрит с таким же восторгом и трепетом, с каким в ясный полдень вглядывался в воды Лох-Ау.
– Нет, – ответил он сухо. – Шеймус Макграт сказал, что дня три назад одна его борзая взбесилась и убежала в лес. – Он обвел широким жестом чащу древних вязов. – Похоже, эта борзая добралась до вашей коровы.
Немного помедлив, Элисон сунула револьвер в кобуру и подошла к нему еще ближе.
– Почему вы так думаете?
Гэвин старался не замечать, как облегало ее стройную фигуру скромное дорожное платье. Как розовели нос и щеки под россыпью веснушек – должно быть, от холода и пронизывающего ветра, того же, что окрасил карминно-красным ее дрожащие губы.
Сам того не замечая, он в досаде закусил губу – ужасно хотелось ее поцеловать.
Но она – его соперница, его добыча, и он не должен думать о том, почему в этот промозглый холодный день она выехала без плаща. Не должен любоваться тем, как блестели капли дождя на ее влажных темных волосах, рассыпавшихся по плечам и по спине. О, эти чудесные волосы были словно созданы для мужских рук! Как хотелось запустить в них пальцы, а затем, откинув назад ее голову, прильнуть к непокорным губам и…
– Я не вижу на ней следов укуса, – сказала Элисон. – Хотя… Шерсть очень густая, трудно что-либо разглядеть.
– Взгляните туда, – указал Гэвин. – У нее пена изо рта. И брюхо вздуто. К тому же она то и дело бьется в судорогах.
– Хм… – Элисон ненадолго задумалась. – По-моему, это совсем не бешенство. Мне кажется, она просто…
С этими словами девушка сдернула с головы мешавшую ей шляпу, кинула прямо на мох – и шагнула к корове.
Гэвин тотчас же схватил ее за плечо и дернул к себе.
– Что вы делаете?! – воскликнул он. – Или не слышали, что я сказал? У нее судороги! Она дергает головой и молотит копытами во все стороны! Такое животное вполне способно убить своим копытом или поднять на рога взрослого мужчину!
– Вы, должно быть, никогда не пасли техасских длиннорогих!
– Чего не было, того не было. Но вы с ума сошли, если думаете, что я подпущу вас к бешеной корове!
Сила чувства, прозвучавшая в этих словах, оказалась неожиданной для них обоих. Гэвин никогда не считал себя героем. И желание кого-либо защищать и оберегать если и жило в нем когда-то, то давно уснуло крепким сном. Но сейчас, похоже, проснулось.
Наступил миг молчания, и Элисон смотрела на него с удивлением, смотрела расширившимися глазами. Но уже в следующую секунду черты ее исказились гримасой.
– Отпустите меня! – Она попыталась высвободиться. – Хотите докучать женщине – найдите ту, которой это понравится!
– Вы, милая, пока что единственная, кто считает мое общество неприятным.
– Очень сомневаюсь!
И тут Гэвин, по-прежнему крепко державший Элисон за плечо, вдруг понял, как обращаться с этой добычей. С ней надо быть львом. Если хорошенько ее напугать, она, возможно, убежит… и оставит ему Эррадейл.