Брачный приговор, или Любовь в стиле блюз

— Ты получил певичку! Это я привез ее сюда. Если бы не я, не видать ее тебе.

— Я ничего не получал. Мы обнаружили сеньориту Миллу в океане. Она просила о помощи. Очнись, старина, мы ничего не покупали у тебя.

Рональд вскинул винтовку, но почти тут же опустил, увидев направленные на него пистолеты.

— Зря ты так, Ксавье. Столько лет мы были честны друг с другом.

— И сейчас я честен с тобой. Эту женщину, — кивком головы указал он в сторону Лимановой, — я нашел в океане, и она по праву моя.

— Сука, — со злобой сплюнул Рональд, бросив уничтожающий взгляд на Миллу.

— Что? — искривился он в ехидной насмешке. — Сбежала, паскуда?

Лиманову била дрожь.

— Какие же вы все гады! — проговорила она.

— Полегче, сеньорита, — процедил сквозь зубы Ксавье.

— Выведи ее, — приказал он одному из своих людей.

Тот вытолкал Миллу во двор, силой заставил сесть на землю и надел ей на ноги кандалы. А руку приковал к кольцу, которое было вделано в стену дома.

«Да это прямо перевалочный пункт рабовладельцев». Она пошевелила ногами, подергала рукой и попыталась вытянуть ее из наручника. Запястье у нее было тонкое. Но и наручник был рассчитан на женскую руку.

Милла в отчаянии посмотрела по сторонам, точно ожидая помощи.

«Ну не может такого быть, чтобы меня завезли в Африку. Меня! Москвичку! Ах, Москва, как плохо мне без тебя! Зачем я уехала?.. — на глазах ее навернулись слезы. — Ну, ничего! Путь долгий. Я сбегу. Уж лучше броситься в океан, чем достаться на растерзание каким-то дикарям».

Один из бандитов поставил перед Миллой тарелку с фруктами и бутылку воды. Привалившись к стене, она задремала. Очнулась от легкого прикосновения чьей-то руки.

— А? Что? — тихо вскрикнула она.

— Не ори, — раздался в сумерках злой шепот Рональда. — Твоя взяла, певичка. Я помогу тебе бежать.

— Что так? — с недоверием спросила Милла.

— Да уж не ради тебя. Не люблю, когда меня за дурака держат. Я им покажу! — освобождая Лиманову от оков, грозился Рональд. — Запомни, — еще ниже наклонившись к ней, прошептал он. — Беги прямо. Не отклоняйся ни на йоту. Там будет грот. Как войдешь, увидишь большой камень, за него можно протиснуться. Затаись и жди, пока я не приду за тобой.

Милла поднялась на ноги.

— Что застыла? Беги! Эти, — мотнул он головой в сторону дома, — спят. Я позаботился.

Милла сделала шаг и остановилась. Она не верила Дженсону.

— А! Была не была! Выбирать не приходится, — проговорила по-русски и скрылась за деревьями.

— Беги, беги! — захихикал Дженсон.

Но вскоре стало совсем темно. Милла остановилась, перевела дыхание и прислушалась: погони не было.

«Допустим, я последую совету Дженсона и спрячусь в гроте, — принялась рассуждать она. — Но как только эти ублюдки уберутся с острова, я опять окажусь в его власти. Он не замедлит явиться за мной с винчестером и наручниками. Однако он отчаянный. Можно только догадываться, что будет твориться, когда этот Ксавье поймет, что Дженсон оставил его с носом. Ну, так что же мне делать? Спрятаться в гроте и ждать Дженсона? Глупо! Но в любом случае утром бандиты предпримут попытку разыскать меня. Значит, надо самой найти укромное место. Хотя, наверное, стоит на время затаиться в гроте, чтобы не попасть в лапы к Ксавье. Я услышу, как они будут искать меня. Дважды в одно и то же место они не вернутся. И тогда я смогу пробраться на берег».

Несмотря на непроглядную темень, Милла вновь пошла по направлению к гроту. Но тревога не оставляла ее.

— Нельзя доверять подлецу, — твердила она, пробираясь на ощупь между деревьями. Пройдя еще немного, остановилась.

— Не стоит идти дальше. Отдохну здесь, — пробормотала она и, опустившись на землю, привалилась спиной к широкому стволу дерева.

От усталости и кромешной темноты у нее кружилась голова, и потому все происходящее походило на мираж. Казалось, стоит собраться с силами, напрячься, и она окажется в своей маленькой московской квартирке, которая отсюда больше не ассоциировалась у нее с одиночной бетонной камерой, а виделась уютной, комфортабельной, с завораживающим ночным видом из окна: Останкинская телебашня, подсвеченная зеленоватыми лучами прожекторов, красные маковки высоток, суматошные огни рекламы…

«Игорек! Неужели я увижу тебя?.. Как я по тебе соскучилась! Думаешь ли ты обо мне? Был ли опечален, получив известие о моем исчезновении? Или нет? Был! И до сих пор грустит, — вступила в диалог сама с собой Милла. — А как он обрадуется, узнав, что я жива. Какое это будет счастье — обнять его! Расцеловать милое, любимое лицо и смотреть, смотреть на него… Игорек! Лучезарный мой!..» — улыбка появилась на ее губах.

Птицы разбудили Миллу, едва забрезжило утро. Она с трудом встала с земли. Ужасно болели плечи, спина, ноги, руки и хотелось есть. Милла вздохнула, подняла толстую палку и, опираясь на нее, побрела к гроту.