Брачный сезон

— Нет, не видел. Участки у нас с вами слишком большие, сами знаете. Даже если кто и залез ко мне в ту ночь, он мог спрятаться в глубине сада, а потом перемахнуть через забор к другим соседям, а там и к третьим и так далее. Поди его поймай. Да и не смотрел я по сторонам, честно скажу, не до того было. Боялся, как бы Мак всерьез кого не загрыз. Он у меня пес серьезный, с ним шутки плохи.

— Но нас-то он не тронул, — улыбнулся Степка, — только одежду порвал.

— Все правильно, — согласился Степан Евсеевич, — Маклауд — мужик неглупый, своих от чужих отличает. Это вам не болонка какая-нибудь.

«На Дульку намекает», — подумала я.

Доселе молчавшая Валентина Петровна спросила о самочувствии американского профессора.

— Да, кстати, как он там, ваш американец, — отвлекся от серьезного мужского спора Шурик, — жить будет?

— Будет, будет, — успокоила его я. — Скоро выпишут.

— А когда? — вдруг как-то резко спросил Санька.

— Что когда?

— Когда его выпишут?

Беспокойство Саньки по поводу скорой выписки Маклахена мне очень не понравилось, и червь подозрения с новой силой зашевелился в моей душе. Неужели все-таки он? А жаль...

— Мы тут посовещались, — встрял в разговор Шурик, — и подумали... Может, это ваши рабочие, которые баню строят, хотели обокрасть американца, на доллары польстились?

— Ну, это вряд ли, — вступилась за строителей Лариска. — Зачем им это? В смысле на них же первых подозрение падет. Нет, этого не может быть.

— Тогда кто же?

— А милиция что-нибудь нашла? — впервые за вечер подал голос Фира, кстати, на чистом русском языке без всяких хохляцких прибамбасов.

— Да они с того дня и не приезжали ни разу, — ответил Степка.

Кто его только за язык тянул?

— Это как же так? — возмутился генерал. — Покалечен иностранный подданный, а милиция и ухом не ведет... Я завтра же позвоню куда следует. Приедет опергруппа из Москвы, разберутся, не беспокойтесь.

Как же, не беспокойтесь... самое беспокойство и начнется. Я-то надеялась, что история с Маклахеном пройдет на тормозах. А теперь что?.. На допросы затаскают — это не беда. А если умышленное причинение вреда здоровью иностранного подданного впаяют? Мало не покажется.

Я сверлила Степку недобрым взглядом. Черт его за язык тянул. Мишаня тоже внимал словам генерала с явной тоской. Он, поди, уже откупился от местной милиции за своих рабочих-наркоманов, а теперь, если приедут опера из Москвы, вся бодяга начнется сначала. Конечно, преступники должны быть найдены и наказаны. Но ни себя, ни своих родственников я таковыми не считаю, а что касается Мишани, то не могу я поверить, будто Мишка в состоянии убить человека. Впрочем, это, конечно, эмоции. Мало ли что я думаю или мне кажется.

Тетя Вика, явно обеспокоенная происшествиями в нашем поселке, с испугом посматривала то на меня, то на отца, но в разговор вступить не решалась. Зато у Фиры — страстного любителя приключений — глаза горели, как у ночного кота, усы встопорщились аналогичным образом.

— Марьяночка, — загнусил он опять по хохляцки, — а шо це таке у вас робится, може, помощь кака нужна?

— Фира, уймись, — толкнула его в бок тетушка.

— Викуся, — заныл пьяненький дед, — це ж интересно.

— Ничего интересного, — отрезал Димка. — И вообще мы собрались здесь совершенно по другому поводу — у Александра, если вы еще помните, сегодня новоселье. За дачу мы пили, за хозяина дачи тоже, предлагаю тост за прекрасных дам.

«Вот сморозил, — подумала я. — Если у Саньки новоселье, при чем здесь дамы? К тому же у деда его коронный тост украл. Правда, дед сегодня не в форме — не перед кем павлиний хвост распускать. Вот он и молчит».

Но присутствующим за столом мужчинам тост понравился. Они вспомнили о прекрасных дамах и даже воодушевились.

— Как же, как же, за прекрасных дам обязательно! — воскликнул подвыпивший Степан Евсеевич и потянулся рюмкой к Лариске, совершенно забыв о «белой хризантеме», сидящей рядом.

Раскрасневшийся от «кровавой Мэри» Фира кричал, что за дам нужно пить стоя и смотреть им при этом прямо в глаза. Откуда он набрался этой пошлости?

Димка чокнулся со мной, с тетей Викой, с Лариской, потянулся было к Валентине Петровне, но, наткнувшись на Ларискин взгляд, а она смотрела на него в упор, удивленно замер и выпил свою рюмку, глядя ей в глаза. Стерва Лариска сделала то же самое. Все это, естественно, не ускользнуло от Мишани, и вечер переставал быть томным.