Брайтон-Бич опера

— Кто ты такой? — говорит Игорь. — Что ты хочешь от меня? Что я тебе сделал? Зачем тебе все это нужно?

Он опять замолкает и какое-то время просто смотрит закрытыми глазами прямо перед собой на стол, где лежит «Глок». Когда он снова начинает говорить, голос у него уже дрожит, а потом вообще срывается на крик:

— Ну что ты от меня хочешь? Что? Что? Что?

И потом — уже гораздо спокойнее и тише:

— А если я сделаю то, что ты хочешь, ты оставишь меня в покое?

ЛЮБИТ — НЕ ЛЮБИТ

— В молодости, — говорит Татьяна, — я больше всего ценила в мужчине ум. И всегда была уверена, что дурака полюбить просто невозможно. По крайней мере, я бы не смогла.

— Да нет, — говорит Алёна, — с головой у Додика всё в порядке. Просто он себя здесь найти не может. В Москве журналистом был. На «Эхе столицы» работал, вот Илюша знает. А здесь ничего не получилось. Потыкался по газетам разным и понял, что на этом не забогатеешь. Так и оказался за баранкой.

— Я не про то, как человек себе на жизнь зарабатывает, — говорит Татьяна. — Это мне безразлично. У меня почти все знакомые поэты и художники дворниками или сторожами работали. И это нормально считалось. Никто внимания не обращал.

— Но здесь-то обращают, — говорит Алёна.

— А ты не обращай, — говорит Татьяна.

— Я стараюсь, — говорит Алёна. — Не получается.

— Скажи спасибо, что он хоть по-русски говорит, — говорит Мила.

— Спасибо, конечно, — говорит Алепа. — Но у твоего Кена русский тоже вроде свободный.

— Лучше бы он у него был занятой, — говорит Мила.

— Почему? — говорит Алёна.

— Знаешь, — говорит Мила, — поначалу мне его акцент даже симпатичным казался. Что-то было в нём такое. Привлекательное. И даже сексапильное. А теперь только раздражает. Особенно когда он начинает слова сленговые вставлять. Он виртуозно, конечно, русский знает, но нюансов-то всё равно не чувствует. Такая глупость получается. А если вдруг матом что-нибудь… Ты слышала, как матерные выражения звучат, когда хотя бы небольшой акцент есть?

— Да, — говорит Алёна. — Слышала. У меня третий муж был американец. Я его русскому учила. Вот он, например, говорил…

— Ой, не надо! — говорит Татьяна. — Не при мне, пожалуйста.

— Сорри, ваше величество, — говорит Алёна. — My bad.

— Так ты ему просто скажи, чтобы он нецензурных слов не употреблял, — говорит Татьяна.

— Сама скажи, — говорит Мила. — Если ему только намекпуть, что у него с русским несовершенство полное, он такое устраивает!

— Мелочи это всё, — говорит Татьяна. — Профессия. Акцент. Матом он, видите ли, нормально ругнуться не может. Как говорила моя бабушка, не сидели вы у моря без воды.

— Ну вот, — говорит Алёна. — Сейчас опять лекция будет. На тему о полезной и здоровой жизни.

— Не бойся, — говорит Татьяна. — Не будет лекции. И ничего вообще не будет.

— Ладно, — говорю я, чтобы увести разговор в менее взрывоопасную сторону. — Новогодние планы-то какие? Решили что-нибудь? Кто к Зарецким идёт?

— А что у них? — говорит Илья, в квартире которого мы все и сидим. |

— Дашка замуж выходит, — говорю я. — Они вас не звали разве?

— Нет, — говорит Нина. — Нас-то им с какой стати звать?

— Ну, значит, и мы не пойдём, — говорю я и поворачиваюсь к Татьяне: — Да?

— Давай сменим тему, — говорит Татьяна.

— А что такое? — говорю я. — Это же так романтично — Новый год со свадьбой совместить. Такое редко у кого бывает. И примета, считается, хорошая.

— Ты о чём-нибудь другом можешь поговорить? — говорит Татьяна и глазами показывает на открытую дверь в кухню. Но там темно, и я не понимаю, в чём дело.

— А что я такого сказал? — говорю я и поднимаюсь из-за стола. — Нин, давай я тебе помогу чай поставить.

Я иду на кухню и, включив свет, вижу сидящего возле окна Игоря.

— Ты чего тут в темноте сидишь? — говорю я.

— Ничего, — говорит он. — Просто так.

— А чего голову побрил? — говорю я. — На зону готовишься?

— Шуточки у вас, — говорит Игорь. — Вы в цирке выступать не пробовали?

— Нет, — говорю я. — Много чего в жизни было, а этого ещё не пробовал.

— Ну и зря, что не пробовали, — говорит Игорь. — Вы попробуйте. У вас хорошо получиться должно.

...— Вот козлы! — говорит Пол, вываливая на пол содержимое очередного ящика. Комната его родителей и так уже представляет собой нечто совершенно невообразимое. Постельное бельё, одежда, обувь — всё выброшено из шкафов и разбросано повсюду, но Пол упорно продолжает перетряхивать каждую тряпку.

— Я же знаю, что где-то здесь должно быть, — говорит он. — где-то здесь они заначки свои держат. Куда перепрятали, козлы?

Он смотрит на стоящие возле зеркала фотографии. На одной из них Максим и Ирина запечатлены в день свадьбы. На другой — уже с новорожденным сыном па руках. На третьей — они вдвоем провожают его в первый класс. Форму эту идиотскую нацепили на него. Воротничок накрахмалили так, что он себе всю шею в кровь стёр. Букет цветов в руки сунули. Как придурку последнему. На следующей фотографии — отец в день получения американского врачебного диплома. Довольный такой. А мать пьяная вдрабадан. Даже на фотке видно, что едва на ногах держится. Но всё равно улыбается, как будто её щекочет кто.