— А как же он узнал тогда, что Алик всю жизнь Милку любит, а она его — нет? Это ведь только мы, друзья, знаем.
— Вот именно, — говорит Татьяна, насыпая в миску Мурзика сухой кошачий корм, который я лично ни за что в жизни есть бы не стал, а он любит больше всего на свете. — Все это знают. И Алёна в том числе.
— Алёна-то тут при чём? — говорю я и смотрю, как Мурзик начинает есть, прихрюкивая от удовольствия. Наверное, мы его всё-таки неправильно назвали. Хрюка он, а не Мурзик. Самая настоящая Хрюка. Или в крайнем случае Хрюкин.
— Ты что, Алену не знаешь? — терпеливо объясняет мне Татьяна. — Да она давным-давно своему Аполлону про всех нас всё рассказала.
— Это-то я понимаю, — говорю я. — Но согласись, всё равно удивительно, как он, в первый раз увидев человека, только по дате и месту рождения смог так точно его характер обрисовать. И ведь действительно самое главное назвал.
— Пойдем спать, — говорит Татьяна. — Я устала страшно.
— Может, он так и Розалию эту вылечит, — продолжаю я. — Представляешь, как здорово будет.
— Сомневаюсь, — говорит Татьяна. — И вообще, меня, честно говоря, во всей этой ситуации гораздо больше Володя твой беспокоит.
— А он что? Он здоров как бык, — говорю я.
— Да, но ты видел, как он на всё смотрел? Видел, какое впечатление на него там всё произвело? Ты бы по старой дружбе объяснил ему, что это такое, как это делается и на кого рассчитано. Он тебя уважает. Может, послушается, чтобы глупостей каких не натворить.
— Не натворит, — говорю я. — На глупости у него теперь уже совсем денег не осталось. Да и не послушает он меня.
— Предупреди всё-таки, — говорит Татьяна и, взяв Мурзика на руки, начинает гладнть его за ушком.
Довольное мурчанье наевшегося котёнка постепенно сменяется совершенно отчётливым похрюкиваньем.
Володя звонит мне сам, прямо с утра.
— Слушай, у тебя телефон Алены есть? — говорит он, как всегда не здороваясь.
— Есть, конечно, — говорю я. — А что?
— Можешь дать?
— 5951326, — говорю я.
— Ну, у тебя голова, — говорит Володя. — Ты все телсфоны так помнишь?
— Все, — отвечаю я довольно резко в надежде, что он сейчас положит трубку и я смогу досмотреть замечательный сон, в котором я, одетый в пиджак и брюки, залез под душ и никак не мог понять, почему мне так дискомфортно. Когда же я наконец догадался сделать воду чуть потеплее, как раз зазвонил телефон.
— Ну ладно, пока. Спасибо, — говорит Володя, и я с облегчением вешаю трубку.
В следующий раз я просыпаюсь от того, что Мурзик тычется мордочкой мне прямо в лицо и лижет нос. На часах уже половина второго, и мне пора вставать, хотя делать этого ужасно не хочется. Кажется, спал бы всегда — пусть даже без того сна, который из-за Володи я так и не смог досмотреть до конца. Но вставать все же надо, потому что завтра я должен сдавать отцу работу, которую мы вместе с ним делаем, а я за свою часть ещё и не брался.. Работа эта — сложнейший перевод инструкции по использованию какого-то прибора, о предназначении и функционировании которого я имею весьма смутное представление. Впрочем, мне разбираться в таких мелочах и не нужно, потому что отец переводит эту инструкцию, наговаривает текст на диктофон, а я всё это потом перепечатываю на компьютере. Он говорит, что так у него гораздо быстрее получается.
С трудом освободившись от назойливых приставаний Мурзика, я отправляюсь на кухню, насыпаю в привезенную ещё из Грузии турку две ложки сахара и две ложки моего любимого кофе с орешками, заливаю всё это холодной водой, зажигаю газ и иду в большую комнату включать компьютер. За пару минут я успеваю запустить интернетовскую программу, и от сводки последних новостей меня отрывает только шум выкипающего на плиту кофе.
Обычное моё утро. Обычный день, ничем не отличающийся от многих-многих других, счёт которым давно уже мною потерян[ ещё один день бесконечного, совершенно не заслуженного мною счастья.
За ужином Татьяна говорит:
— Звонила Зарецкая. Очень просила нас прийти к ним завтра вечером.
— Зачем? — спрашиваю я, с большим неудовольствием отрываясь от котлет с жареной картошкой, которые, как всегда, получились у Татьяны просто замечательно.
— К ним опять придут Эдуард с Аленой, и Марина сказала, что с нами ей будет спокойнее.
— В каком смысле опять? — говорю я. — В смысле после вчерашнего?