Брайтон-Бич опера

Грег — хороший. Красивый. Надёжный. Любит её. Замуж зовёт. Ему уже двадцать восемь. Он адвокат. Талантливый. Уголовные дела ведёт. Скоро партнёром станет в большой американской фирме.

Глупо всё это было. Страшно глупо. Пришла в себя в белой палате, вся чёрная — руки, ноги, всё тело. Потом объяснили, что это её углём вымазали для детоксификации. Здесь так принято. Глупость. Хотели её в психбольницу отправить. Здесь попытки таким образом свои проблемы решать к психическим заболеваниям приравниваются. Детский сад какой-то. Но всё равно хоропго, что успели. Спасибо им за это.

И вот опять метро, от которого каждый день, по дороге в NYU, где она учится на искусствоведа, и обратно домой Даша старается полностью отгородиться одновременно и книгой какой-нибудь интересной, и плеером с огромными наушниками. Сегодня она читает третий том Вазари и слушает свою любимую Билли Холлидей. Джаз успокаивает, хотя голос у Билли слишком тихий для того, чтобы полностью заглушить грохот иоезда. «Good morning, heartache» , — поёт она, и Даша поднимает глаза, внезапно почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Стоящий в проходе высокий молодой человек в бейсбольной кепке улыбается ей открытой американской улыбкой. С ней тут часто так пытаются познакомиться. Не пристают грубо и нагло, как когда-то в Москве, а просто улыбаются или вежливо спрашивают, что она делает сегодня вечером. Улыбнуться ему в ответ? Или он неправильно это поймёт?

Даша опускает глаза, а потом смотрит в окно — поезд едет по мосту, приближаясь к Манхэттену. Мост — огромный, уродливый, железный, уже с самого утра раскалённый от палящего летнего солнца. Под мостом река, на другом берегу которой большой город. Там живут миллионы людей, и у каждого из них — свои серьёзнейшие проблемы, с которыми они тоже не всегда могут справиться. Так и Яна говорит, и Грег тоже. У всех есть проблемы. У каждого свои. И каждому они иногда кажутся неразрешимыми. Но большинство всё-таки решает их как-то. И Даша тоже решит. В конечном итоге всё как-то решается. Неразрешимых проблем не бывает. Чистый детский сад.

Поезд уже пересёк мост и въезжает на станцию. Даша опять поднимает голову. Высокий молодой человек в бейсбольной кепке снова улыбается ей и глазами показывает, что он выходит, как бы приглашая последовать за ним. Даша опускает голову, утыкаясь в книгу. Вазари — такой интересный, а диск Холлидей уже закончился. Но это ничего — на следующей остановке всё равно выходить.

Даша прислоняется виском к оконному стеклу, закрывает глаза и ловит себя на мысли о том, что ей почти хорошо.

Вдруг она вздрагивает. Молодой человек в кепке уже стоит на платформе и стучит костяшками пальцев по оконному стеклу. Oн опять улыбается. У него такая хорошая, такая открытая улыбка, и Даша наконец тоже улыбается ему в ответ. Несколько вымученно, но всё же. Молодой человек наклоняется к окну. Его лицо — практически на одном уровне с Дашиным. Он смотрит ей в глаза, улыбается ещё шире и вдруг плюёт прямо в стекло. Даша в ужасе дергает головой. Белая слюна растекается по вагонному окну, и в этот момент поезд трогается.

Я сижу через проход от Даши и смотрю на неё. Она меня не замечает, и, наверное, это к лучшему. Какая она всё-таки красивая. Высокая, с правильными чертами лица, с фигурой не такой, какие сейчас в моде, а очень женственной. И молодец она, что не пошла в манекенщицы, как ей все советовали, а решила на искусствоведа выучиться. Нужная специальность. Всегда пригодится.

— Хорошо, что вы пришли, — говорит Марина, разливая по чашкам свежезаваренный чай. — Дашенька так Bac любит. Таню, конечно, особенно. Она ведь столькому её научила. И ещё она говорит, что Таня — единственная, кто относится к ней как ко взрослой. А какая она взрослая? Двадцать лет всего. Дурочка полная, ребёнок. Ничего не понимает. Хотя и я сама в её возрасте такой же была. Ну, почти такой же.

Мы бываем у Зарецких очень редко. Нам с ними невероятно скучно, да и им с нами, я думаю, тоже, и приглашают они нас только из-за Даши. На уроках у Татьяны она в последнее время появляется эпизодически — то университет, то другие какие-то дела, а общаться с живым художником ей как будущему искусствоведу необходимо. Вот и сейчас они с Татьяной уединились в Дашиной комнате и обсуждают там что-то представляющее взаимный профессиональный интерес. Я же изнываю от тоски в обществе Антона, Марины и, как всегда, молчащей Розалии Францевны.

— Давно ты в «Эдеме» у нас не был, Лёш, — говорит Антон. — Приходи, посмотришь, как мы там всё переделали.

— Да я недавно как раз заходил, — говорю я. — Только утром, когда тебя ие было. Вадим один был. Но вы здорово там постарались. Ночной клуб будет?

— Да, хотим молодёжь привлечь, — говорит Антон. — Тематические вечеринки устраивать. Тина карнавалов. А в подвале казино сейчас делаем.

— Это разве легально? — говорю я, отпивая горячий чай.