Брайтон-Бич опера

— Тоже хорошая пушка, но «Глок» лучше, — говорит Яша. — У меня у самого такой, и я могу честно объяснить тебе почему. Семь причин у меня есть, по которым я «Глок» ни на что не променяю. Первая причина: надёжность. Если за «Глоком» правильно ухаживать, он надёжен на сто процентов. И никому, кроме него, я свою жизнь никогда не доверю. Вторая: прочность. «Глоки» практически бессмертны. По крайней мере, по сравнению со средней продолжительностью жизни нормального человека. Третья: простота в употреблении. Это единственный полуавтоматический ствол, который даже любой профан в оружии может самостоятельно и без особых усилий разобрать. Попробуй нечто подобное с «НК», «Береттой» или «1911» проделать. Четвёртая: спусковой механизм. То, что поанглийски «trigger pull» называется. Никаких тебе переключений от «single action» к «double action». Никакого «de-cocking». He знаю, как это по-русски сказать. Пятая: репутация. И солдаты и полицейские во всем мире имепно «Глоки» юзают. А они не лохи. Шестая: вес почти никакой, потому что каркас и некоторые части из полимеров сделаны. Седьмая: семнадцать патронов девятого калибра в магазине — более чем достаточно практически в любой ситуации. И наконец, восьмая: цена. Я, конечно, могу тебе «НК», «Sig» или «1911» достать, но мне почему-то кажется, что у тебя бабла лишнего нет.

Яша замолкает, а Игорь берет пистолет со стола, пробует его на вес, сжимаст рукоятку.

— А тебе на что он вообще? — говорит Яша. — Если завалить кого собрался, то мой тебе совет: лучше профессионалам заказать. Стоить больше будет, но зато верняк.

— Не, — говорит Игорь. — Я в кар-сервисе работаю. Там опасно по ночам. Со стволом мне всё же поспокойней будет.

— Понимаю, — говорит Яша. — Сам побомбил тут вначале немного. Ну что, берешь? Полную обойму за ту же цену добавлю.

Он опять лезет в стол и вынимает оттуда заряженный магазин к «Глоку». Игорь вскидывает пустой пистолет, прицеливается куда-то в сторону, в темный угол комнаты, где никого нет, и нажимает на курок. Пистолет глухо щелкает.

— Пиф-паф, — говорит Игорь и опять нажимает на курок. — Пиф-паф. Пиф-паф. Пиф-паф. Кто не спрятался, я не виноват.

ТУТАНХАМОН ИЗ БЕНСОНХЕРСТА

— Мы взяли вас из милости и сострадания, — говорит мне директор школы мистер Файнстайн. — Мы пожалели вас и вашу несчастную семью. Нам сказали, что вы приличный, интеллигентный человек, а вы оказались любителем рэпа. Мы хотели, чтобы вы прививали детям любовь к прекрасному, а вы что делаете… Я, правда, сомневался в том, что в русской литературе есть достойные образцы, изучая которые, можно действительно развить у детей хороший вкус. Вся история России — это сплошные преступления против человечества, угнетение народов, деспотизм, кровавые погромы и антисемитизм, что в полной мере отражено в русской литературе. Вот вы представили нам план программы ваших занятий. Там указано несколько писателей — Пушкин, Гоголь, Достоевский. Я сверился с Еврейской энциклопедией, и оказалось, что все они были зоологическими антисемитами.

— При чем тут рэп? — говорю я.

— Здесь вопросы я задаю, — говорит мистер Файнстайн. — И я хочу знать, почему вы собираетесь преподавать учащимся нашей школы, большинство которых составляют евреи, произведения писателей, которые были идейными вдохновителями погромов?

— На территории самой России никогда не было ни одного погрома, — говорю я. — Это всё только на Украине, в Молдавии и в Белоруссии, а они сегодня независимые страны.

— Вы меня удивляете, — говорит мистер Файнстайн. — Всему цивилизованному миру известно, что еврейский погром — это чисто русское явление. Даже само это слово пришло во всё языки мира из русского.

— Назовите мне хотя бы один погром в русском городе, — говорю я.

— Я не специалист по истории, — говорит мистер Файнстайн. — Но одно я точно знаю. Ваша программа занятий абсолютно неприемлема. И если вы хотите работать в нашей школе, немедленно пересмотрите её на предмет исключения из плана антисемитских писателей и включения в него. шедевров еврейской литературы.

— Хорошо, — говорю я. — Я пересмотрю и включу.

Мистер Файнстайн одаривает меня ослепительной улыбкой.

— Вот и замечательно, — говорит on. — Я знал, что мы с вами найдем общий язык. А что касается рэна, то имейте в виду: прослушивание песен с нецензурной лексикой в стенах нашей школы категорически запрещено.

— Я это уже понял, — говорю я. — Я просто хотел как-то привязать творчество Пушкина к нашим дням.

— Вы выбрали плохой способ, — говорит мистер Файнстайн. — И ещё один момент: обратите, пожалуйста, внимание на ваш внешний вид.

— Что вы имеете в виду? — говорю я.

— Ну, вот наряд ваш клоунский. Или борода эта, например, — говорит он. — Какой пример вы подаете детям?

— Никакого, — говорю я. — У них борода ещё не растет, так что мне подражать они при всем своем желании не смогут.

— Мое дело вас предунредить, — говорит мистер Файнстайн. — А выводы вы сами делайте.

Когда я возвращаюсь домой, Татьяна встречает меня в коридоре и спрашивает:

— Ну и как прошел твой первый день в школе? Научился ты там чему-нибудь?