Брак и злоба

— Ты знаешь, кто я? — Она скромно качает головой, и корона снова накреняется вбок. — Ты не была воспитана так, как большинство женщин в твоей семье. — Я опускаю взгляд на маленькую татуировку в виде птички на ее груди, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Она подтягивает лиф и пытается покачать головой, чтобы опровергнуть мое утверждение, но я останавливаю ее ложь сильным движением руки. Взяв ее за подбородок, я наклоняю ее лицо к себе. Ее кожа мягкая, теплая. Свежая, как и ее предполагаемая невинность.

— Тебя баловали. Тебе позволили реализовать свою мечту в танцах. Возможно, ты не знаешь, кто я, но я знаю тебя. — Я окинул ее платье балерины насмешливым взглядом. — В девятнадцать лет ты еще никому не была обещана. Твой отец укрывает тебя от жизни. Защищает тебя. Но тем самым он показывает свою слабость и отдает тебя на растерзание волкам.

В ее янтарных глазах плещется страх, но под его водянистым потоком проскакивают искорки неповиновения. Она прикусывает губу, чтобы не дрожать от моей хватки.

— Я знаю свое место, — говорит она, но в ее словах нет убежденности.

Моя улыбка превращается в усмешку.

— Нет, не знаешь. Но это изменится.

Я поднимаюсь на ноги и щелкаю пальцами. По команде двое моих людей вводят в дом Сальваторе Карпелла, отца, о котором идет речь, у него во рту кляп. Его сшитый на заказ костюм разорван. Кровь залила его лицо и прилила к седеющим волосам. Синяки темнеют на обветренной коже под глазами. Левиафану, или Леви, как я предпочитаю называть своего лейтенанта, приходится почти волоком тащить его в комнату. Но когда глаза Сальваторе находят девушку, стоящую на коленях в моей гостиной, его боевой дух восстанавливается, доказывая правоту моих слов.

Сальваторе выплевывает кляп.

— Виолетта, — говорит он в ужасе. — Нет. Почему она здесь?

Девушка наконец реагирует. При виде избитого отца она роняет розы и бросается к нему.

— О, Боже. Папа! — Мэнникс хватает ее за руки, чтобы удержать. Она тщетно борется с его железной хваткой.

Чтобы усмирить старика, Леви наносит ему удар в живот, от которого Сальваторе падает на колени, и прижимает руку к его плечу, чтобы удержать его на месте.

Сальваторе кашляет.

— Ты зашел слишком далеко, — говорит он мне, усмешка кривит его распухшие губы. — Я не знаю, кем ты себя возомнил, но я убью тебя, если ты тронешь ее…

Его речь обрывается, когда Леви наносит еще один удар по его почке. Я ценю убеждения Сальваторе в том, что касается его дочери, но они не защитят ее.

А его признание, что он все еще не узнал меня, только усиливает мой гнев.

Я приказываю Мэнниксу поставить девушку на колени. Когда он делает это и отходит в сторону, я возвышаюсь над ее стройной фигурой. Такая миниатюрная. Такая хрупкая. Рукой, окутанной клятвой мести, я освобождаю ее волосы от ленты. Она физически вздрагивает, когда ее темные волосы рассыпаются по обнаженной спине. Я опускаюсь и хватаю пряди, дважды обматываю шелковистые локоны вокруг руки и откидываю ее голову назад, обнажая шею. Другая рука лежит на ноже, спрятанном в кармане.

— Если бы ты действительно любил ее, — говорю я ее отцу, — если бы ты хотел защитить ее, ты бы никогда не украл у своей семьи, Карпелла.

Его остекленевшие глаза вспыхивают, когда до него доходит реальность его положения, а не его первоначальное возмущение. Затрудненное дыхание вырывается из легких.

— Я не вор. — Он сплевывает на пол.

Я смотрю на это оскорбление, крепче сжимая волосы девушки. Только ее слабое хныканье прорывается сквозь мою ярость.

— Убери это, — приказываю я.

Пока Леви спихивает Сальваторе на пол и заставляет его вытирать за собой, я смотрю на девушку, стоящую на коленях передо мной. Зажав в кулаке ее волосы, я глажу тыльной стороной другой руки по ее щеке, проводя по нежной коже шершавыми костяшками пальцев.

Я опускаю свое лицо к ее лицу, так близко, что чувствую жар ее прерывистого дыхания у своего рта.

— Ты веришь, что твой отец тебя любит?

— Да. — Никаких колебаний в ее автоматическом ответе.

— Ты любишь своего отца? — Она переводит взгляд на ублюдка, стоящего на коленях и оттирающего пол своим рваным пиджаком.

— Он мой папа. — Отпустив волосы, я прижимаюсь к ее шее и уху.

— Это не ответ. — Она вздрагивает и пытается вырваться.

— Да, конечно, я люблю его.

— Перестань бороться со мной, девочка. — Предупреждающий тон в моем голосе останавливает ее движения.

Потрясенная, она облизывает губы. Мой взгляд прослеживает путь ее языка по розовым губам, и это зрелище пробуждает темный голод. В моем сознании возникает возбуждающий образ ее прекрасного лица, искаженного от боли, и мои ноздри раздуваются.

Это видение возбуждает во мне ослепительную ярость. Прежде чем поддаться искушению сжать ее горло, я резко отпускаю ее и отхожу.

Переключив внимание на ее отца, я кладу руку на рукоять ножа.