Брак и злоба

— Пощады не будет. — Люциан проводит большим пальцем по моим губам, размазывая брызги крови, а затем смыкает свои губы с моими в требовательном, раздирающем душу поцелуе.

Он отстраняется и поворачивается к Мэнниксу.

— Уведи ее отсюда, — приказывает он.

Мэнникс делает движение, чтобы выполнить приказ, но я хватаю Люциана за руку.

— Я не уйду…

— Иди в гримерку. Нора останется с тобой. Я скоро приду. — Он еще раз осматривает мою рану, после чего целует меня в лоб и бросается в бой.

Моя борьба с Мэнниксом бесполезна. Он заключает меня в медвежьи объятия и уводит с помоста. Нора что-то бормочет, следуя за ним. Поставив меня на ноги, он берет меня за запястье и расчищает путь вдоль стены часовни, сбивая с дороги паникующих людей.

Мы доходим до гримерной, и Нора закрывает и запирает дверь. Затем Мэнникс ставит свое гигантское тело перед ней, как баррикаду, и держит пистолет наготове.

— Матерь Божья, — говорит Нора, когда видит мое окровавленное платье. — Ей нужен врач.

— Я в порядке, — говорю я, мой голос срывается, а легкие горят. — Я ничего не чувствую.

— У тебя шок, Кайлин, — огрызается она, ее жесткий тон напоминает мне о первом дне знакомства с ней.

Я качаю головой, отвлекаясь на дверь и ожидая момента, когда войдет Люциан.

— Что случилось? — спрашиваю я Мэнникса.

Прислонившись спиной к двери, он хмурится.

— Твой кузен-болван хотел застрелить тебя. — Я моргаю.

— Серьезно? — Я делаю шаг к нему, не обращая внимания на то, что Нора беспокоится о кровоточащей ране на моем плече. — Что, блять, произошло? — требую я.

Он кладет пистолет перед собой, принимая стоическую, неподвижную позу.

— Вам придется спросить у своего мужа.

Я сглатываю, понимая, как пересохло во рту. Я двигаюсь к столу, чтобы взять бутылку с водой, но звук стука в дверь прерывает мои шаги. Я задерживаю дыхание, ожидая услышать голос Люциана, но другой знакомый голос проникает сквозь дерево и застывает на месте.

Раздается крик, затем громкий удар, после чего дверь разлетается на куски. Мэнникс падает, и страх охватывает меня, когда я вижу, как он целится в моего дядю, протискивающегося в дверь. Дядя Карлос отбрасывает пистолет Мэнникса в сторону и забирает его себе, засовывая за пояс. Затем он направляет на Мэнникса свое оружие.

Я не думаю, я реагирую.

Все, что я вижу, — это жена Мэнникса, возможно, сидящая дома с маленькими детьми, бегающими вокруг ее ног, в то время как он здесь, умирает за меня. Я не могу этого допустить.

Я бросаюсь к дяде и хватаю его за предплечье. Раздается выстрел, и пуля вонзается в стену.

Дядя бросает на меня смертоносный взгляд.

— Черт возьми, ragazza stupida, что с тобой?

Я пытаюсь вырвать револьвер из его рук, но он отступает назад и ударяет стволом по моему лицу. Боль пронзает скулу, жало ослепляет. Во рту появляется медный привкус крови, и я прикасаюсь к лицу, чувствуя, как сталь рассекает кожу.

— Черт, — рычит мой дядя. — Ты была мне как дочь, Виолетта. Но ты стала такой же, как твоя распутная мать. Вечно устраиваешь неприятности. — Он смахивает со лба потные пряди волос, высоко задирает подбородок и смотрит на меня сверху вниз. В его взгляде столько презрения, что я удивляюсь, как он вообще считает меня семьей.

— Ты убил ее, — обвиняю я его.

Его смех безжалостен и пуст.

— Я не убивал эту шлюху. Хотя я заказал на нее покушение, так что да, я тебя понимаю. — Он подходит ближе, и я вижу Мэнникса, раненого и истекающего кровью на полу. Безоружный. Угасающий.

Нора, по крайней мере, подходит к нему и кладет руки на рану в ноге, пытаясь остановить кровотечение.

Я смотрю на дядю.

— Мой отец знал? — Он молчит.

— Кто-то был занят тем, что забивал тебе голову. — Он подбегает достаточно близко, чтобы схватить мою вуаль и волосы, и откидывает мою голову назад. Я не сопротивляюсь, когда он приставляет ствол пистолета к моему виску. Сталь раскаляется добела и обжигает кожу. — Кто, по-твоему, одобрил это убийство? — мрачно спрашивает он. — Твой отец был слишком слаб, чтобы сделать то, что нужно было сделать с твоей матерью. Поэтому я взял эту проблему на себя. Как дон, я мог выдать его, но как ее муж, Сальваторе должен был дать свое благословение.

Тошнота скрутила мой желудок. Благословение. Мой отец, одобривший убийство собственной жены, считается благословением для этих людей. Я опускаю взгляд в пол, стараясь не видеть дядю Карлоса и слыша только голос злодея, которым он на самом деле является. Я не могу сдержать дрожь, сотрясающую мое тело, и гневные слезы, льющиеся из глаз.

Его взгляд изучает мое лицо, его собственное — бесчувственная пустошь. Годы кровопролития и смерти от его рук.

— Похоже, нам придется обращаться с тобой также. — Он сильнее прижимает ствол к моему виску.

Я выдерживаю его взгляд. Если на этот раз он собирается нажать на курок и сделать все сам, я хочу, чтобы он запомнил мои глаза — глаза, которые я разделяю с матерью. Надеюсь, они будут преследовать его.