Брак и злоба

Я передаю свой букет Норе, прежде чем Люциан сжимает мои руки. Я смотрю на свою руку в его руке: грубые и жестокие, руки безжалостного человека, испещренные мстительными проклятиями. Руки, обученные убивать. Но также способны защищать.

От этого человека не уйдешь в течение всей жизни. Брак среди организаций — это навсегда.

Я могла бы сбежать. Я заключила этот брачный договор, чтобы спасти отца, которому, после того как открылась ужасающая правда, я больше ничем не обязана. Так почему же я здесь? Почему я позволила Мэнниксу отвезти меня сегодня в собор?

Медленно поднимаю взгляд на него, и все мои причины оказываются именно там.

Из-за свирепого взгляда его поразительных голубых глаз, которые клянутся защищать меня.

Из-за чести, которая, как я знаю, диктует ему поступки больше, чем месть.

Из-за глубокой любви, которую он питает к своей семье и людям.

Из-за связи между нами, которая глубже, чем враждующие семьи и клятвы, данные на крови. И как бы я ни была напугана неизвестностью нашего завтрашнего дня, я не позволю страху овладеть мной и бежать от своих чувств. Я хочу любить его и бороться за любовь, которая, как мне кажется, может соперничать с его болью и моей.

— Ты готова? — спрашивает меня Люциан.

Я улыбаюсь.

— Да.

Церемония начинается, и священник приветствует родных и друзей. Он читает из Библии, рассказывая, что означает брак и что мы должны пообещать друг другу. Я повторяю клятву за Люцианом, а когда приходит его очередь, он делает то же самое, пока не доходит до конца.

Его глаза впиваются в мои, когда он говорит:

— Я буду защищать тебя. Я буду убивать за тебя. Я сожгу весь мир в пепел, чтобы ты была моей, Кайлин Биг.

Его яростное утверждение должно ужаснуть всех присутствующих, а тех, у кого есть скрытые мотивы в отношении нас, возможно, так оно и есть. Для меня же это означает нечто большее, чем обещание беречь и любить меня.

— Я знаю, что так и будет, — говорю я, и его рот озаряет прекрасная улыбка.

Священник продолжает остальную часть церемонии, готовясь к кольцам. Я делаю укрепляющий вдох. Мне предстоит произнести собственную мини-речь, в которой я включу слово fede, что в переводе с итальянского означает, что наши кольца означают веру. Это идеальная клятва, чтобы проиллюстрировать мою веру в Люциана, когда я надеваю кольцо на его руку палец.

Шум со скамей привлекает внимание Люциана. Я окидываю взглядом ряды гостей и сразу же обращаю внимание на отца.

Он и мой дядя спорят на тихих, сердитых тонах. Их перебранка не настолько громкая, чтобы обеспокоить окружающих, но я сегодня хорошо настроена, чтобы заметить что-то необычное.

А что-то не так.

Сбитая с толку, я возвращаю взгляд на Люциана, но он сосредоточен на том ряду. Я прослеживаю линию его взгляда до моего кузена Дэмарко. Он выкрикивает непристойность и вскакивает на ноги. Я вижу это сразу же, как и Люциан, но он уже движется, его рука тянется к моей талии, чтобы увлечь меня за собой.

Солнечный свет, проникающий через витражное окно, отражается от стального ствола, когда Дэмарко достает пистолет из-за пояса.

По глупости я думаю о том, что все мужчины должны были сдать оружие у дверей часовни, и о том, что Дэмарко не может сейчас направлять на нас пистолет. Но все мысли прекращаются в тот момент, когда воздух раскалывает оглушительный взрыв.

Я не могу думать. Я не могу чувствовать. Оцепенение разливается по телу, словно ледяная вода по венам. Я понимаю, что мой кузен целился в Люциана, и внезапно боль пронзает мое тело, как шок.

— Черт, — ругается Люциан. — Виолетта, посмотри на меня. — Его глаза расширены и свирепы, когда он смотрит на меня. С его губ срываются другие ругательства, когда он хватает меня за руки и подтаскивает ближе, притягивая мое плечо к себе.

Мой взгляд притягивают красные капли на платье. На белом фоне они расцветают, как большие маки. Его рука тянется к моему плечу, к тому месту, где прошла пуля. Когда я вижу рану, мои нервные окончания вспыхивают, словно обожженные, а боль наконец-то становится ощутимой.

Я качаю головой, шок все еще затуманивает мой разум.

— Это всего лишь рана, — слышу я от себя.

И тут я понимаю, почему Люциан так зол. Я прикрыла его — попыталась принять пулю на себя. Он повторяет мне это с ядовитой яростью, выражение лица у него жесткое.

На периферии я вижу, как толпа в панике бежит к выходу. Затем Доминик, которого я узнала по балу-маскараду, глава венецианской мафии, что-то кричит, стоя с пистолетом, направленным на мою семью. Другие в его ряду следуют его приказу, и вскоре вся моя семья держит оружие наготове.

Огромная фигура Мэнникса внезапно перекрывает мне обзор, его большая грудь служит барьером от любых шальных пуль.

Когда ко мне возвращаются чувства, я смотрю на Люциана. Гнев пылает в его глазах, и он обращает свой взор на священника, который пятится прочь.

Люциан хватает его за рясу и тянет вперед.

— Обвенчай нас! — рычит он.

Пошатнувшись, священник роняет Библию и быстро осеняет себя крестным знамением.

— Объявляю вас мужем и женой. Да помилует вас Господь…