Брак или жизнь (СИ)

Осужденного увели, а Гарри остался стоять посреди зала, под сотнями взглядов, вспоминая последнее ласковое прикосновение к волосам. Он провожал глазами худую спину, которую не смогли согнуть ни позор, ни всеобщее осуждение, ни страх перед дементорами. Все тот же вздернутый подбородок…

Сириус, вырвавшись из цепкой хватки державшего его Люпина, подошел ближе, обнял за плечи, закрывая от любопытных взглядов жадной до зрелищ толпы, и повел его к выходу. И Гарри ему это позволил. Теперь уже ничего не имело значения. Ничего, кроме времени.

***

— Я не знаю, что делать, Альбус, — Сириус опрокинул в себя еще бокал огневиски взглянул на Дамблдора расфокусированными, мутными от бессонницы глазами. — Он не ест, не разговаривает, никуда не ходит. Я же… я хотел…

Дамблдор холодно посмотрел на него и после продолжительной паузы ответил:

— Я говорил тебе, Сириус, что ты не прав. Что Гарри и Северус…

— Не произноси при мне имени этого мудака! — тут же взвился Сириус. — Это все из-за него! У Гарри просто крыша поехала от этого… этого…

— Это называется любовью, Сириус.

— Чушь! Это называется приворотом, растлением, насилием, но никак не любовью! — заорал тот, швырнув бокал в стену. — Чушь! Гарри зависит от магии этого грязного ублюдка! В Азкабане дементоры быстро сделают свое дело, и Гарри будет свободен! Ни одна связь не выдержит воздействия дементоров! Мне ли не знать этого!

— Плоха та любовь, которую можно вытравить дементорами. И ты, да, ты — лучший тому пример. Ты не забыл ни Гарри, ни Джеймса, ни Лили. Не перестал ненавидеть Северуса, — сказал Дамблдор, посмотрел на него с брезгливой жалостью и ушел. Он и так пустил в ход все свое влияние, чтобы максимально смягчить приговор, понимая, в отличие от сумасшедшего главы рода Блэк, что разлука больнее всего ударит по Гарри. По самому незащищенному, искреннему, небитому жизнью Гарри. Северус был исключительно устойчив к неприятностям, жизнь его не баловала, потому Дамблдор не без оснований надеялся, что он выживет. Но вот Гарри…

***

— Ну и мудак ты, Блэк, — без обиняков заявил Кингсли, взламывая чары, которыми Гарри запечатал свою комнату. — Никогда не думал, что из любви к ребенку можно пытать его!

— Чушь! Гарри переборет зависимость. Это не продлится долго. Ломай!

Дверь удалось открыть, только разрушив часть стены. Глазам вошедших предстала безумная своей обыденностью картина.

На смятой постели, поджав под себя длинные ноги, сидел очень худой подросток и раскачивался из стороны в сторону. Отросшие волосы падали ему на глаза неопрятными прядями, но он этого даже не замечал, как не заметил развороченной стены и нежеланных посетителей.

— Тебе больно, я чувствую, — шептал он пересохшими губами, глядя в стену. — Тебе больно. Я с тобой, слышишь? С тобой. Прости меня. Это моя вина. Моя чертова вина. Надо было послушать тебя, быть осторожнее. Ты предупреждал меня, да? А я верил, верил, что есть люди, которые любят меня по-настоящему. Ошибся. Я все время ошибаюсь. Тоска. В твоей жизни было так мало радости, что стражам почти нечем поживиться. Но ты помни обо мне. Помни, Северус. Я здесь, с тобой. Я жду. Я твой. Только твой. И буду с тобой, что бы ни случилось.

— Гарри, — осторожно позвал его Сириус. — Гарри!

— Я помню, как ты улыбнулся мне. Всего один раз, но я помню. Я буду помнить за двоих и любить за двоих, я смогу. Только ты не сдавайся. Ты же упрямый, как я. Ты выживешь, должен выжить. Ты выдержишь, ведь ты не из тех, кто опускает руки. Я с тобой. Чувствую каждую твою эмоцию, как раньше. Тебе больно. Но я здесь.

Кингсли наложил серию чар быстрой диагностики.

— Обезвоживание, упадок сил, пограничное состояние сознания. Ты ебаный чистокровный заносчивый мудак, Блэк, — он с отвращением сплюнул и наполнил стакан при помощи Агуаменти. — Выпей, малыш, ничерта твоей жилистой змее не сделается, любой дементор таким подавится.