Брак по любви

— Мало того, что Уильям считает мотивы любого из наших поступков эгоистичными, он еще твердо убежден, что этого вовсе не стоит стесняться. Он говорит, что я всегда стремлюсь стать центром всеобщего внимания, и считает, что я должна отбросить в сторону все иллюзии и признаться самой себе в своих истинных желаниях, признаться, что я ничуть не лучше, чем есть на самом деле… И что, когда я дарю кому-то подарок, или посещаю больного, или даю служанке лишний выходной, я не должна воображать себя доброй и щедрой, а видеть в своих поступках только желание понравиться и вызвать всеобщее восхищение…

— Мне кажется, — ехидно заметила Фанни, — что Уильям со всем своим семейством слишком увлекся самоанализом.

— Ты права, это так странно — они и о себе самих отзываются не лучше, чем обо всех окружающих, и гордятся своим «реалистичным взглядом на действительность». Они всегда знают, чего хотят, и стремятся получить желаемое, а Уильям, если я не ошибаюсь, больше всего на свете хочет спокойной, безмятежной, необременительной жизни.

Каро была права: Уильям никогда не был особенно амбициозен и едва ли избрал для себя профессию адвоката, если бы не настойчивость матери. Именно леди Мельбурн толкала его все выше и выше по ступенькам его карьерной лестницы, и именно она настояла на том, чтобы Уильям попробовал свои силы в политике.

— Теперь я понимаю, что мне следует быть благодарной Господу за то, что хотя бы несколько лет я была совершенно счастлива, — задумчиво сказала Каро.

— И ты обязательно снова будешь счастлива! У тебя впереди еще целая жизнь, Каро!

Каролина покачала головой:

— Могу себе представить… Уильям во многом прав: для таких женщин, как я, жизнь — это что-то вроде игры. Но я предупреждала его. Я говорила ему, что какая-то часть меня так и осталась ребенком и что мне понадобится его помощь. Знаешь, Фанни, у меня такое странное чувство, как будто мы с Уильямом вместе, рука об руку, шли по дороге и остановились на распутье. А потом… потом он увидел, что нам навстречу идет его мать, отпустил мою руку и бросился к ней…

— Каро, это всего лишь одна из твоих фантазий.

— Но она так похожа на реальность! С тех пор как я увидела тот сон со змеей, я всегда боялась этой женщины.

— Тогда ты приняла слишком много опийной настойки, — улыбнувшись, сказала Фанни и серьезно добавила: — Леди Мельбурн вовсе не такая плохая, какой ты себе ее представляешь, просто она не склонна мириться со всеми твоими капризами и чудачествами, как обычно поступала твоя мама. Но ведь и змею можно приручить — просто не давай ей повода жалить тебя. Она третирует тебя только потому, что ты принимаешь ее нападки слишком близко к сердцу. Будь невозмутимой, сделай вид, что тебе все равно, и не забывай о вежливости — увидишь, через некоторое время она даже начнет испытывать к тебе некоторое уважение.

— Не думаю, что у меня получится, — с сомнением проговорила Каролина. — Знаешь, она как будто колет меня иголками, и я выкрикиваю разные ужасные слова, потому что мне больно. Но потом я забываю, что именно я говорила, а она — нет. Мало того, она пересказывает все это Уильяму, и конечно же он пытается как-то выгородить меня и оправдать мое поведение, но в душе он тоже винит меня. Ты знаешь, Фанни, Уильям восхищается нами, Спенсерами, но и высмеивает нас. А мама и тетя Джорджи всегда говорили о Лэмах, что они в чем-то похожи на варваров, и поэтому относились к ним снисходительно, даже жалели, но при этом считали Уильяма единственным приятным исключением. Но вся беда в том, Фанни, что Лэмам совершенно наплевать, что о них думают другие, а нас — маму и меня — их отношение к нашей семье глубоко ранит и обижает.

Что бы ни говорила о Каролине леди Мельбурн, взглянув на комнату маленького Огастеса в Брокетте, переделанную специально для малыша, она не могла отрицать того, что невестка была превосходной матерью.

Детская находилась на первом этаже, вся мебель в ней была сделана лучшими мастерами по рисункам самой Каро — тут были и миниатюрные, словно предназначенные для сказочных гномов, изящные столики и креслица, и уютная детская кроватка под балдахином, и множество оригинальных, искусно сделанных игрушек.

На следующий день после приезда в Брокетт леди Мельбурн и Эмили совершили ритуальный визит в детскую.

Старшая няня, миссис Роуз, увидев гостей, сделала книксен, вторая, молоденькая служанка, сидевшая на полу и игравшая с ребенком, вскочила и присела в глубоком реверансе.

— Продолжайте вашу игру, — сказала леди Мельбурн.

— Ла-а-адушки, ладушки, — снова нараспев затянула служанка, взяв малыша за толстенькие ручки.

Крупный и пухленький Огастес, которому шел уже третий год, сидел в маленьком креслице и, казалось, не обращал никакого внимания ни на визитеров, ни на свою няню, всеми силами пытающуюся заинтересовать его игрой.

— А что, разве он еще не говорит? И даже не ходит? — поинтересовалась леди Мельбурн.