Брак по любви

— Я опасаюсь, что переезд дурно скажется на твоем здоровье, милая, и мне бы не хотелось расстраивать маму — она так мечтала, чтобы мы жили все вместе, и потратила целое состояние на обустройство наших комнат. Кроме всего прочего, ты не подумала о финансовой стороне вопроса — я вряд ли смогу достойно содержать тебя и наших детей, имея доход в две тысячи фунтов. Ты вообще представляешь, сколько мы с тобой тратим? — сказал Уильям.

— Мы можем жить на Кэвендиш-сквер; мама будет только рада, — ответила Каро.

— Любимая, ты понимаешь, что это не только смертельно обидит мою мать, но и будет выглядеть как открытая вражда между нашими семьями?

— Это наш единственный шанс, Уильям! Мы снова будем счастливы, как прежде! Если ты действительно любишь меня, ты должен согласиться не видеться со своей матерью по крайней мере в течение ближайших шести месяцев.

— Ты просишь невозможного, Каро! Я готов признать, что мама поступила по отношению к тебе плохо, но теперь все в прошлом, и я по-прежнему люблю ее и благодарен ей за заботу о нас и о нашем сыне. Она признала свою ошибку и постарается впредь вести себя иначе. Кстати, если ты заметила, она ни разу не появлялась в наших комнатах без приглашения.

— Конечно, ей вполне достаточно того, что ты ежедневно заходишь в ее собственные апартаменты! Господи, Уильям, как ты мог так легко простить ей все эти ужасные вещи, которые она наговорила обо мне и о нашем ребенке?

— Ну почему ты так безжалостна к ней, Каро! Мама так горячо раскаивается в своих словах, и тебе лучше, чем кому-либо другому, должно быть понятно ее состояние. Разве ты сама никогда не обижала меня в пылу ссоры?

— Вот именно — в пылу ссоры, но она была холодна, как снежная вершина Монблана!

— Возможно, она проявляет свои эмоции не столь открыто, как ты.

— Я бы никогда не обвинила женщину в том, что она сама ненормальна настолько, что произвела на свет душевнобольное дитя!

— Каро!

— Да! Да! Она обвинила меня именно в этом! — закричала Каро, более не в силах сдерживаться. — Как она посмела?! Как она могла сказать такое про нашего сына?! С ним все в порядке, сегодня утром он мне улыбнулся и попытался произнести слово «мама»… И он… и он дергал за веревочки того деревянного шута, которого ты ему подарил, и заставлял его танцевать…

— Да, он чудесный малыш, — мягко сказал Уильям. — Моя мать конечно же совершила ошибку, но, поверь, она искренне беспокоится о здоровье нашего мальчугана.

— Она ненавидит меня… Возможно, она надеется, что наш ребенок умрет и у меня больше никогда не будет других детей…

— Каро, что ты такое говоришь?! Это ужасно… и совершенно абсурдно!

— Да, но ведь твоя мать считает меня именно такой — порочной, испорченной, плохой… И в придачу к этому сумасшедшей! — истерично расхохоталась Каро. — Когда-нибудь она и тебя заставит поверить в это. Разве это не достаточно веская причина, чтобы уехать отсюда, пока не родится наш ребенок?!

— Она никогда не говорила о тебе ничего подобного, но даже если бы это было так, неужели ты думаешь, что я бы стал ее слушать?

— Рано или поздно ты бы устал сопротивляться и тебе бы ничего не оставалось, как согласиться с ней!

Уильям обнял Каролину и нежно сказал:

— Моя милая, ты все слишком преувеличиваешь. Ты знаешь, что я готов ради тебя на многое, но сейчас ты хочешь от меня невозможного. Представь, что наш Огастес вырастет, женится и его жена потребует от него того же, что ты сейчас требуешь от меня?

— Этого никогда не случится, потому что я никогда не стану такой же злобной и жестокой свекровью, как твоя мать! О, Уильям, я умоляю тебя, посмотри — я готова встать перед тобой на колени!

Каролина бросилась на пол, и ее сдавленные всхлипы постепенно переросли в пронзительные рыдания, переходящие в неестественный истерический смех.

«Она не контролирует себя», — подумал Уильям, силой пытаясь поднять жену с колен.

Крики разнеслись по всему дому. Леди Мельбурн прислушалась, затем обвела всех присутствующих красноречивым взглядом и пробормотала себе под нос, но так, чтобы все слышали:

— Ах, наш бедный, бедный Уильям…

В это время Уильям, серьезно обеспокоенный состоянием Каролины, попросил Фанни съездить за леди Бесборо. Узнав, что случилось, Генриетта отменила назначенный ужин и немедленно поспешила в Мельбурн-Хаус.

Приехав, она застала рыдающую и стонущую Каролину в постели, бледный как полотно Уильям стоял на коленях возле кровати и нежно гладил ее по волосам.

Когда измученная Каро, наконец, заснула, Уильям, Генриетта и Фанни вышли в другую комнату, чтобы посовещаться. Обе женщины, выслушав Уильяма, согласились, что куда-либо увозить Каро из насиженного семейного гнездышка именно теперь было бы крайне неразумно.

Фанни решила предпринять попытку поговорить с леди Мельбурн. Та вежливо выслушала ее и с легкостью согласилась свести свое общение с сыном к минимуму, при этом с притворным огорчением заметив, что это едва ли благотворно повлияет на поведение и самочувствие ее невестки.