И в этот момент я услышала, как хлопнула входная дверь и раздался голос лорда Кастанелло, ровно, привычно и бесстрастно отдававшего кому-то обыденные распоряжения. И хотя из моей комнаты его слова едва различались, это совершенно точно был он – невредимый и, очевидно, вполне удовлетворительно себя чувствовавший.
Я отошла на шаг от двери, ощущая, как отступает паника. Горничная неодобрительно поморщилась.
– Миледи успокоилась? – ядовито поинтересовалась она. – Я могу идти заниматься завтраком?
– Да, конечно.
Я рассеянно кивнула в ответ. Более дела лорда меня не интересовали. Он был жив, а мне лишь оставалось надеяться, что кошмары не повторятся. Ибо беспокойство за человека, который не обращал внимания на мое существование и запер в комнате, как преступницу, пойманную при попытке побега и осужденную без права защитить себя, никоим образом не казалось мне достойным занятием.
Несколько следующих дней я провела практически в изоляции, и время это тянулось невыносимо медленно. Я никогда не задумывалась, насколько в действительности коротки дни в середине зимы, а теперь мне пришлось ощутить это на собственной шкуре. Горничная приносила завтрак еще в утренних сумерках, а ужин приходилось есть в темноте, довольствуясь лишь неярким отсветом фонаря, закрепленного под окном и освещавшего двор. Остальное время я вынужденно проводила в полном безделье, потому как стараниями лорда Кастанелло была лишена абсолютно всего, даже свечей. И в первую очередь возможности покинуть мою мрачную одинокую темницу.
Всякий раз, когда горничная приходила забрать поднос, я просила передать лорду Кастанелло, что хочу его увидеть и поговорить. Женщина хмурилась, равнодушно пожимала плечами и выходила из комнаты, оставляя мою просьбу без ответа. Впрочем, сам лорд, видно, тоже не испытывал желания встречаться со мной, поскольку за все эти дни так и не появился.
Поэтому все светлое время суток и те ночи, когда я не могла заснуть, я посвящала наблюдениям за двором и сторожкой. Время от времени то сам лорд Кастанелло, то кто-нибудь из его слуг появлялись около одноэтажного домика, стоящего в глубине владений лорда, отпирали его и ненадолго заходили внутрь, но никогда более ни на ком я не видела следов крови, и никто не выносил тел, завернутых в плащи. Хотелось разгадать, что скрывает тяжелая дверь, или хотя бы узнать, что будет, когда я сама окажусь за ней. Честно сказать, мое существование взаперти навевало на меня такую безысходную тоску, что временами я почти желала, чтобы этот момент наступил как можно скорее.
У меня было слишком много времени на размышления. Слишком много времени и слишком мало ответов. Кто подставил меня, объявив смерть лорда Осси убийством с применением ментальной магии? Могла ли я сама подпасть под чье-то влияние, могли ли мы с Эдвином стать жертвами преступников? Белошвейка и ее помощницы, ювелир, повар, управляющий городского особняка Осси, конюх, кучер, служащий магистрата, многочисленные знакомые почтенного семейства будущего супруга, приходившие на помолвку и торжество, – за последние месяцы мы с Эдвином пожали сотни рук, получили десятки сухих поцелуев в щеку от будущих родственников, сделали тысячи ничего не значащих случайных прикосновений. Разве можно упомнить всех, с кем я беспечно общалась, уверенная в своей безопасности?
Да и кому мог перейти дорогу молодой лорд Осси? Я никогда не слышала, чтобы Эдвин, обыкновенно любезный и обходительный, отзывался о ком-либо плохо. Могли ли у него найтись враги столь могущественные, чтобы иметь возможность использовать менталиста? Эдвин не посвящал меня в дела своей семьи, а сам занимался разведением породистых скаковых лошадей в загородном поместье. Мне сложно было поверить, что кто-то из его богатых и знатных покупателей мог пойти на убийство конезаводчика, например, из-за проигрыша кобылы на городских скачках.
Нет, здесь должно было быть что-то совершенно иное.
Другой вопрос – откуда вообще появилось подозрение, что я могла использовать по отношению к Эдвину ментальную магию? Почтенная леди Осси – я невесело усмехнулась, вспоминая немолодую женщину с вечно поджатыми губами и недовольным лицом – с превеликой радостью обвинила бы меня в том, что я приворожила ее единственного сына, опоив подмешанным в кофе любовным зельем. Но запрещенные зелья – это одно, их применение легко доказать, противоядие отлично известно, да и зельевару такой проступок грозит максимум штрафом, исправительными работами и временным лишением лицензии. Ментальная же магия – совсем другой разговор.
И тем не менее господин дознаватель ни минуты не сомневался в моей виновности.
Да еще и этот поспешный брак, основанный на каком-то глупом, полузабытом, притянутом за уши обычае. Зачем лорду Кастанелло понадобилась осужденная за использование ментальной магии преступница? И если за его решением жениться на мне крылась какая-то тайная цель, почему он лишь однажды заглянул ко мне после болезни? Заглянул – чтобы тут же пропасть без объяснения причин происходящего и больше уже не появляться.