Я перечитала письмо несколько раз, стараясь запомнить каждое слово, каждую черточку над «т» и каждую угловатую гласную, цвет и плотность бумаги, оттенок чернил. Я понимала, что до прихода горничной письмо надо уничтожить. Оставлять столь явное свидетельство моих планов, даже если бы мне удалось как следует спрятать послание, было по меньшей мере неразумно. Ничего в этом доме и в этой комнате не было по-настоящему моим, никому я не могла полностью доверять. И кто бы из друзей Эдвина ни помогал мне там, в городе, он, наверное, рисковал многим, передавая мне это письмо, а потому я ни в коем случае не хотела навлечь на него неприятности.
Заставить исчезнуть целый лист бумаги, не имея под рукой накопителя или иной энергетической подпитки, оказалось довольно сложно. Но я все же справилась и впервые за несколько дней почувствовала себя немного уставшей. Тонкая бумага рассыпалась в руках белесым пеплом, когда в дверь постучали, и я поспешно отряхнула подол, уничтожая всякое напоминание о полученном письме.
Со стопкой свежего белья в руках, поверх которого лежали принадлежности для ванной комнаты, вошла горничная. Мое сердце взволнованно заколотилось, словно меня застали на месте преступления, и мне стоило немалых трудов успокоиться и принять невозмутимый вид. Еще недавно время тянулось как вязкая патока, а теперь события, казалось, понеслись вперед стремительнее скачущей лошади.
– Миледи почти ничего не съела, – заметила горничная, внимательным взглядом изучая нетронутые блюда.
Я бы не удивилась, если бы лорд дал прислуге указания пересчитывать ложки и вилки, перед тем как унести из моей комнаты поднос. Внимание горничной было столь явным и неприкрытым, что я с трудом удержалась от едкого замечания.
– Спасибо, я не голодна.
Горничная пожала плечами и, забрав поднос, повернулась, чтобы уйти. Я окликнула ее у самых дверей:
– Передайте моему супругу, что я хотела бы поговорить с ним.
– Милорд просил не беспокоить его без повода, – холодно сообщила горничная. – Из-за миледи у него и так слишком много хлопот.
Я на мгновение задумалась, действительно ли лорд отдавал все эти распоряжения или слуги сами приняли решение поберечь хозяина дома от опасной гостьи?
– Так скажите ему, что повод будет, – в тон ей ответила я. – Либо лорд Кастанелло придет сюда и ответит на мои вопросы, либо я не съем больше ни крошки и не пущу за порог никого, включая вас. Тогда на руках у достопочтенного лорда окажется еще одна мертвая жена.
Пока горничная растерянно моргала, застыв с подносом в руках, я мягко, но настойчиво подтолкнула ее в спину и сама захлопнула дверь.
– Миледи может поступать так, как сочтет нужным, – раздался из коридора раздраженный голос горничной. – Но только ничего этим не добьется.
– Я хочу поговорить с лордом Кастанелло, – в который раз повторила я.
Женщина не ответила. Через минуту я услышала перестук ее каблучков и позвякивание посуды на подносе. Горничная ушла прочь.
За два дня моей голодовки никто из прислуги не сделал ни одной попытки попасть ко мне в комнату, но я все равно перетащила массивный столик и для верности подперла им дверь. От голода живот неприятно тянуло, болела голова, но я была намерена держаться до конца.
Второе письмо, разложенное до горки мелкой бумажной пыли, разделило судьбу первого. Сейчас, когда я уже больше суток находилась в комнате совершенно одна, я немного жалела об этом. Не избавься я от письма столь поспешно, у меня было бы достаточно времени, чтобы тщательнее изучить почерк, чернила, состав бумаги и другие вещи, которые могли бы натолкнуть на мысль о том, кем же являлись мои таинственные благодетели. По крайней мере, активные раздумья отвлекли бы от настойчивых голодных мыслей.
В животе вновь предательски заурчало.
Я только вздохнула.
Мужественно перетерпев первый день голодовки, я почувствовала, что мне становится легче. Я не так уж и много двигалась и не нуждалась в существенном притоке энергии, а посему отсутствие еды не особенно тяготило – или, по крайней мере, мне так казалось. Горничная исправно приходила и уходила ни с чем. Судя по тому, каким тоном она отвечала на мое дежурное «Я хочу поговорить с лордом Кастанелло», женщина и сама была не против того, чтобы уморить меня голодом. Передала ли она мои слова лорду или же действительно посчитала просьбу не стоящей внимания, я не знала.
Тем не менее вечером третьего дня, когда горничная, перехватив дребезжащий посудой поднос, собралась уходить, я услышала приближающиеся к моей комнате шаги.
– Что здесь происходит? – осведомился у горничной лорд Кастанеллло.
Снова звякнули чашки – видимо, горничная поставила поднос на столик у стены.