Брак с Медузой

– И лишиться всего, что я так усердно…

– Лишиться? Подумай о том, что ты получишь! Представь, что ты сделаешь для всего мира! Или – если так тебе понятней – взгляни на дело с иной стороны. Представь, что на тебя ляжет, если ты откажешься помочь нам. Каждая жертва войны, каждая смерть от предупреждаемой болезни, каждая минута боли каждого онкологического больного, каждый неуверенный шаг жертвы рассеянного склероза – все они будут на твоей совести с того момента, как ты откажешь мне. Подумай, Джо, подумай!

Филлипсо медленно поднял взгляд от стиснутых кулаков к простому, напряженному лицу Хурензона. Потом выше, к куполу и раскинувшимся за ним небесам. Вскинул руку.

– Прошу прощения, – дрожащим голосом сказал он, – но я вижу твой корабль.

– Тьфу! – ответил Хурензон, к его изумлению. – Проклятье, Филлипсо, ты заставил меня сосредоточиться, и я упустил искривляющую матрицу и замкнул омикрон. На это уйдет пара минут. Я скоро вернусь.

И он исчез. Не улетел, не вышел – просто его внезапно не стало.

Словно во сне Джозеф Макардл Филлипсо пересек круглую комнату и прижался к плексигласу, глядя на сияющий корабль. Он был гармоничным и прекрасным, матовым и недоступным, словно крыло мотылька. Он едва заметно фосфоресцировал, вспыхивая в кружащем луче прожектора и тут же снова сливаясь с тьмой.

Филлипсо посмотрел за корабль, на звезды, и, мысленно, на звезды за ними, и еще дальше, на целые системы звезд, которые были настолько далеки, что сами казались одной звездой. Потом опустил глаза на землю под Храмом и на ее крутой уклон, на узкую террасу шоссе, все ниже и ниже, к испещренной огоньками темноте долины. «Если попробовать дотянуться отсюда дотуда, – подумал он, – это будет все равно что рухнуть с гребня в ложбину в завитках отпечатка младенческого пальчика».

И он подумал: «Даже если мне помогут небеса, я не сумею рассказать правду так, чтобы мне поверили. Не сумею убедить всех, что это сработает. Я недостоин – и виноват в этом сам».

Он горько подумал: «Все дело в правде. У нас с правдой одинаковая полярность, и она отскакивает при моем приближении, потому что таков закон природы. Без правды я процветаю, и это ничего мне не стоит – кроме способности говорить правду».

«Но я могу попробовать», – подумал он. Как он выразился? Человеческая сущность, та часть души, что не боится, что понимает – и встречает понимание. Кого он имел в виду? Кого-то, кто мне знаком? Кого-то, о ком я слышал? («Как дела?» – говорим мы, когда нам плевать на ваши дела. «Мне жаль», – говорим мы, когда нам вовсе не жаль. «Всего доброго», – говорим мы, и как часто на самом деле желаем добра? Лицемерие и ложь, каждый день, такие привычные, что мы забываем испытывать за них вину.)

Но он сказал: Вижу сейчас. Имел ли он в виду меня? Мог ли увидеть мою сущность – и сказать такое? …если он видит ее, значит, способен увидеть шелковистую паутинку за шестьдесят ярдов.

Он сказал, если я не помогу, они ничего не сделают, вспомнил Филлипсо. Просто уйдут, вот и все, уйдут навсегда и оставят нас на милость – как он выразился? – инопланетных захватчиков.

– Но я не лгал! – проскулил он, неожиданно и пугающе громко. – Я не хотел. Как ты не понимаешь, они задавали вопросы, а я только отвечал, да или нет, то, что они хотели услышать. Я всего лишь объяснил смысл этих «да» и этих «нет», от этого они не превратились в ложь!

Ему никто не ответил. Он почувствовал себя очень одиноким. Снова подумал: я могу попытаться… а потом, тоскливо: ведь могу?

Зазвонил телефон. Он невидящими глазами смотрел на него, пока тот не зазвонил снова. Филлипсо устало проковылял через комнату и снял трубку.

– Филлипсо.

– Ладно, мудрец, твоя взяла. Как ты это сделал?

– Кто это? Пенфилд?

Пенфилд, начавший свою карьеру с журналиста приложения «Сандэй». Пенфилд, глава целой газетной сети, который, само собой, давным-давно отрекся от Филлипсо…

– Точно, Пенфилд, – протянул задиристый, оскорбительный голос. – Пенфилд, который поклялся, что газеты больше не напишут ни строчки про тебя и твою тупую космическую войну.

– Что тебе нужно, Пенфилд?

– Сказать, что ты победил, только и всего. Нравится мне это или нет, но ты снова в новостях. Нам звонят со всей страны. С базы поднялось звено «Эф-восемьдесят четыре». На гору взбирается передвижная телестанция, чтобы снять твою летающую тарелку, и у нас уже четыре запроса от Международной службы новостей. Не знаю, как тебе это удалось, но ты в новостях, так что выкладывай свою вшивую историю.

Филлипсо оглянулся на корабль. Оранжевый свет прожектора вновь выхватил его из темноты, а телефон продолжал настойчиво блеять. Новый оборот – и… И ничего. Он исчез. Корабль исчез.

– Подожди! – хрипло крикнул Филлипсо. Но его больше не было.

Телефон не унимался. Филлипсо медленно повернулся к нему и повторил:

– Подожди.

Положил трубку, вытер глаза и снова поднял ее.

– Я отсюда видел, – сообщил тоненький голосок. – Он исчез. Что это было? Что ты сделал?