Когда она вышла из ванны, Фатима поджидала ее с толстым мягчайшим полотенцем. Затем она уложила Ровену на диван и начала массировать ее тело удивительно нежными руками, втирая в ее кожу странно жгучее масло, от которого Ровена совершенно расслабилась, а ее кожа засияла.
Она раскинула руки и уставилась в потолок, украшенный разнообразными изображениями, с главной композицией в середине – звезды и луна, символизирующие небеса, и солнце в центре. Ровена закрыла глаза и на миг задержала дыхание, чтобы не отпускать приятное ощущение. Ее тело, казалось, отделилось от нее самой; она чувствовала себя марионеткой, куклой, подчиняющейся тому, кто дергает за ниточки. Ее мысли сделались плавными и тягучими, в то время как о ее плоти заботились так благоговейно, служили ей так самозабвенно, что это даже трудно было вообразить. И конечно, ничего такого с Ровеной прежде не происходило.
Ровена была готова признаться сама себе, что под уверенными дерзкими ладонями Фатимы – та напоминала жрицу, исполняющую древний ритуал, – ее женское тело оживало, наполнялось желанием, и ее ощущения напоминали то, что она чувствовала с Тобиасом на пляже. Сейчас все было очень похоже – волшебно, чувственно, нежно, – и не хватало при этом лишь Тобиаса.
Она удовлетворенно вздохнула.
– Какие чудные ароматы, Фатима! Вы не только знакомите мой вкус с необычными блюдами, но и обоняние – с восхитительными запахами, – пробормотала Ровена, когда Фатима налила еще масла ей на живот. Воздух в бане был влажным и густо благоухал; не цветами, нет, скорее это было нечто сложное, с амброй и мускусом, пьянящее, томное… искусное оружие, призванное привлечь и покорить мужчину. Ровену не удивляло, что она думает о подобных вещах, поскольку Тобиас по-прежнему занимал ее мысли.
– Где вы научились говорить по-английски? – спросила она Фатиму, пока та массировала ее икры.
– Моя мать была ирландкой, из графства Корк. Она меня и научила. Как и твою сестру, ее захватили в плен корсары, напавшие на их деревню. Ей было всего тринадцать. Потом ее купили и поместили в гарем одного богатого мавра в Марокко, где я и родилась.
– И она никогда не вернулась в Ирландию?
– Нет. Она оставалась рабыней до самой смерти, но желания возвращаться домой у нее не было. Она родилась в бедной семье, так что никаких разговоров о выкупе и быть не могло. Постепенно ей понравилось жить в гареме с другими женщинами. Мавр – мой отец – хорошо обращался со своими наложницами. Моя мать, уделом которой в ее родной деревне были голод и нищета, никогда не знала такой роскоши, как там, в гареме.
– Но ведь она все равно была рабыней, Фатима. – Ровене очень хотелось высказать свое мнение о рабстве, о том, что это жестокость и скотство, богопротивное дело, что людей, которые некогда были сами хозяевами своей судьбы, захватили и насильно продали на невольничьих рынках Берберии. Не желая, однако, оскорбить женщину, чьей гостьей она являлась, она прикусила язык и просто сказала: – И вы вышли замуж за Ахмеда.
Фатима широко улыбнулась:
– Мой отец продал меня ему. Ахмед хороший человек – не только богатый, но и влиятельный, его уважают в Алжире и других городах на побережье.
– И вам все равно, что у него есть еще жены?
Фатима пожала плечами:
– Да. Здесь так принято. Одна жена или три – какое это имеет значение? Я – его первая жена, поэтому я важнее остальных, и мой старший сын, Ишмаэль, наследник Ахмеда.
Тобиас прибыл на второй вечер, уже после того, как на землю опустились сумерки. Ахмед был на своей верфи в доках, так что он спустился в сад, чтобы подождать Ровену там.
Она принимала ванну – предыдущий опыт купания произвел на нее волшебное впечатление, и она не смогла, да и не захотела устоять перед искушением повторить его тогда, когда ей захочется. На улице было так жарко, что не хотелось вылезать из прохладной воды – о, что за райское блаженство! – и к тому же она охлаждала нетерпение Ровены, ожидавшей Тобиаса, которое росло с каждым часом с той самой минуты, как он покинул ее.
После двух дней в доме Ахмеда она почувствовала, что изменилась. Праздный и беспечный образ жизни без тревог и хлопот, обильная и вкусная еда, прогулки в цветущем саду и неустанное внимание трех жен Ахмеда сотворили с ней чудеса. Ровена успокоилась, ее тело расслабилось, кожа стала еще более гладкой и нежной, чем раньше. Ее одевали в странные экзотические наряды. Никогда еще пальцы Ровены не касались таких роскошных шелков.
Сад благоухал сильными ароматами цветов; тишину нарушало только пение цикад. Вдыхая воздух, будто напоенный спокойствием, Тобиас неторопливо прогуливался по тропинке, огороженной изящными, увитыми растениями шпалерами. Ночь была великолепна – африканская ночь, с черносиним небом, щедро усеянным звездами, которые мягко освещали окрестности и, отражаясь в море, заставляли его мерцать серебром.