Браки по расчету

— Только бриться. Но я спрашивал, что говорят о Ломбардии, а не о виргинских сигарах.

— Но я и позволил себе говорить о Ломбардии, ваше величество. Видите ли, виргинские сигары делают именно в Ломбардии, вот они и исчезли из продажи.

— Ах да, конечно, — сказал император. «Чего только не узнает монарх за мытьем», — подумал он, слегка задетый. Но вспомнил, что в потайном ящике библиотеки у него спрятано пятнадцать коробок этих «виргинских» сигар из Ломбардии, и это его немного успокоило. — А что говорят о министре Бахе?

— О, этому, ваше величество, все ужасно радуются.

— Чему? Тому, что он пал?

— Еще бы, все радуются тому, что ваше величество наконец соизволили прогнать этого негодяя и бросить его волкам.

— Как это — бросить волкам? Каким волкам?

— Это просто такое выражение, ваше величество, просто сравнение такое, если позволите так сказать, как вроде когда волки преследуют сани и кто-то должен пожертвовать собой и выброситься из саней, чтоб волки его растерзали и отстали на время.

— Странные у тебя сравнения, Хорнунг, — с обидой сказал император.

Не первый раз камердинер уязвлял его своей грубостью; но Франц-Иосиф был далек от того, чтобы велеть ему держать язык на привязи — Хорнунг был единственным отголоском венской улицы, долетавшим до его слуха, единственным связующим звеном между его величеством и народом.

Когда слуга вытер монарха, Хорнунг одел его в повседневную форму — Франц-Иосиф в приватной жизни всегда ходил в военном — и, усадив в кресло, засунув салфетку за ворот, начал намыливать щеки. При этом камердинер, нимало не смущаясь тучами, вызванными на чело властителя неуместной притчей о волках, мирно и беспечно рассказывал, что маленькая дочь эрцгерцога Альбрехта, Матильда, заболела корью и что эрцгерцог Карл-Людвиг, брат императора, вернулся нынче ночью до того пьяным, что свалился и заснул на лестнице, так что страже пришлось отнести его в покои.

Эти сведения пригодятся, отлично, Хорнунг, — подумал император. Он не любил своих братьев; один из них, Людвиг-Виктор, был гомосексуалист, Карл-Людвиг — интриган и пьяница, а старший, Максимилиан, — честолюбивый эгоист. Император ненавидел большинство своих двоюродных братьев и дядей, всю эту эрцгерцогскую свору выродков, как он мысленно обзывал своих кровных родственников, и потому жадно выслушивал известия о каждом их падении, грехе, проступке, о каждом дурно сказанном словечке — и все это тщательно и надежно хранил в памяти, используя при всяком удобном случае. Три недели назад Карл-Людвиг выразился так, что виною ломбардской катастрофы была бездарность начальника императорского штаба графа Грюнне, которому-де Франц-Иосиф, невзирая на многочисленные предостережения, продолжает покровительствовать и без всяких на то оснований удерживает на столь ответственном посту. «Ах вот как, — скажет император, когда братец явится к нему, а он непременно явится клянчить о повышении содержания, — Грюнне тебе не угодил, критиковать ты мастер, ты на все руки мастер, только вот ноги тебя не держат, когда ты по лестнице тащишься!»

Да, именно так он ему и скажет, и содержания не повысит.

— А теперь расскажи мне какой-нибудь анекдот, что-нибудь из жизни, — пожелал император, когда камердинер втирал одеколон в выбритые монаршие щеки.

— Анекдот? Какой же рассказать вашему величеству анекдот, которого бы ваше величество еще не знали? Слыхали ваше величество о таксе?

— О таксе, которая разговаривала с сенбернаром?

— Этот самый; она разговаривала с сенбернаром и говорит ему: послушайте, коллега…

— Этот я слыхал. Хороший анекдот, знаю.

— Тогда об одном еврее, как он сказал: Сара, пойдем сегодня на праздник, покутим вволю?

— И как Сара ответила, — подхватил Франц-Иосиф, — что у бабушки день рождения?

— Этот, этот, ваше величество.

— Этот я тоже знаю.

— Тогда трудно придумать, раз ваше величество все слышали, все знаете. Но я расскажу один анекдот, который ваше величество никак не можете знать, потому что я сам услыхал его только вчера. Или ваше величество знаете уже и этот — о крестьянине и жандарме?

— Нет, не знаю.

— Вот и хорошо. Собственно, это даже не анекдот, а скорее случай из жизни, но только со смеху помереть можно, вот ваше величество увидите…

— Хватит предисловий, рассказывай.

— Так вот, один крестьянин из… впрочем, не важно, где это случилось, главное, произошло это в Австрии, в общем, жил-был один крестьянин, и он как раз запрягал перед домом лошадей, как вдруг проходит мимо жандарм и смотрит — над воротами нет порядкового номера. Вот сказал жандарм об этом крестьянину и себе в книжечку записал, что крестьянин, — пожалуйста, голову чуть повыше, ваше величество, — что этот, значит, крестьянин провинился, не выполнил предписаний. Крестьянин давай оправдываться, что номер у него ночью ветром сбило, а дети унесли в дом и что он, понимаете, ваше величество, сейчас этот номер вынесет и жандарму предъявит.

— Длинновато, — перебил император. — Анекдот должен быть кратким и метким.