Браки во Филиппсбурге

Он и сам не понимал, как смог столь быстро покинуть квартиру Сесили. Кто-то действовал в его обличье, у кого были преимущества перед ним, кто был много старше его и, возможно, все уже в жизни пережил, кто тащил его за собой, шаг за шагом, и ему ничего не оставалось, как следовать за ним, переходить со ступеньки на ступеньку, когда они сами подставляли себя его шагам. Лгал он, вероятнее всего, тогда, когда говорил, что не в силах расстаться с Сесилью. Но нет: он не лгал и тогда. Только теперь ложь стала возможна. Он охотно достал бы с небес и втащил в окно поезда все звезды, одну за другой, дабы призвать их в свидетели, что Биргу и Сесиль он никогда не забудет, что всю свою жизнь…

Его театр разыгрывал спектакль. Бенрат исполнял все роли. Освистывал себя. Аплодировал себе. Не верил ни единому своему слову. Доказывал себе, что все говорится только затем, чтобы оправдать бегство от Сесили, предательство по отношению к ней, второе убийство.

И опять: останься я у Сесили, мне пришлось бы позабыть Биргу. Сесиль понимает, что это была бы жалкая попытка, Сесиль понимает, что Бирга нас разлучила. Я не хотел признавать это. На лице Сесили это было написано.

Он уснул, решив, что достаточно долго размышлял обо всем. Снотворное было излишним.

III. ПОМОЛВКА ПОД ДОЖДЕМ

1

Адвокат Альвин посигналил дважды, трижды, хотя знал, что Ильза и без того слышала, как он приехал, но посигналил еще раз, пусть думает, что он полон сил и донельзя рад увидеть ее, и он еще раз посигналил и так лихо завернул с улицы на дорожку сада, что мокрая от дождя галька застучала по машине. Одним прыжком адвокат подскочил к дверям гаража и, быстро, но с величайшим спокойствием и без всякого страха за крылья въехав в гараж, остановил машину плавно и без рывка в сантиметре от стены. Господин Альвин не понимал, как это люди попадают в автомобильные аварии, и вообще что такое аварии! Альвин посмеивался. Портачи! Если бы над мертвецами можно было посмеиваться, он посмеивался бы над теми, кто погиб в дорожных авариях. Господин Альвин вышел из машины в радостном сознании, что нигде ни на что не налетел, подумал, как должен радоваться мир, что есть еще мужчины, подобные ему, захлопнул дверцу и завернул руку за спину, чтобы пес Берлоц мог — как всегда — его умильно приветствовать. Но рука повисла в пустоте. Господин Альвин потерял на мгновение равновесие, так он привык, что его рука обопрется сзади на шею собаки, почешет ее, приподняв, повернет ее морду к себе, и он насладится верностью и преданностью, каждодневно сияющими в глазах Берлоца с неослабевающей силой.

Но сегодня Берлоц стоял на улице, перед гаражом, на самом дожде, казалось, он хочет броситься к хозяину, но не может; голова его, рванувшись вперед, потянула за собой все тело, ноги словно остались где-то позади, растопырились и вросли в землю, а голова, еще раз рванувшись вперед, жутко вытянула за собой шею, пасть раскрылась и вывалился язык, но Берлоц как стоял перед гаражом, так и продолжал там стоять, сколь грозно ни взирал на него Альвин. Альвин глазам своим не верил. Он вышел из гаража и еще раз взглянул на Берлоца. Нет, больше он шага не сделает к нему. Скорее уж пристрелю его, подумал он. Дождь заливал Альвину за воротник. Свистнуть? Хлопнуть в ладоши? Силой добиться исполнения заведенной церемонии приветствия? Дождь лужицей скопился за воротником, размочил его, протек дальше. Почему он сразу не свистнул? Почему сразу не предпринял что-то, чтобы примирить с собой Берлоца? Альвин разозлился на себя за подобные мысли. Это он вправе обижаться! Берлоц нарушил их обычай! Он же, адвокат Альвин, имел все основания, все права ждать здесь, у дверей гаража, пока Берлоц не приползет, волоча морду по мокрому гравию и жалобно повизгивая, дабы просить у него, своего господина, прощения. Теперь дождь скопился, как раньше за воротником, у кромки нижней рубашки, и с плеч сырость тоже постепенно проникла вниз, но Альвин все еще стоял у гаража, глядел на Берлоца и повторял про себя дважды и трижды, что он в своем праве, что ему можно злиться на Берлоца и что первый шаг должен сделать Берлоц. Иначе до чего же мы докатимся? И еще: хорошенькое дело! И еще: мерзопакостная псина, говорил адвокат Альвин, но сам не верил тому, что говорил, хотя, вообще-то, никому не верил так, как себе. Берлоц что-то почуял. Слова эти пробивались сквозь все то, что Альвин охотно подсказал бы себе, от них никак нельзя было избавиться. Берлоц что-то почуял. Нет, это он из-за дождя тронулся, из-за дождя, что уже много дней льет на Филиппсбург, это дождь виноват, это дождь измочил чутье Берлоца, по меньшей мере так его сбил, что Берлоц меня больше не узнает. Берлоц что-то почуял. Нет. Ну а если даже — подумаешь!