Браки во Филиппсбурге

Когда ее муж, будучи еще выборным кассиром гимнастического общества, работал за жалкое жалованье бухгалтером на заводе электроаппаратуры, она благодаря своей исключительной памяти уже была городской знаменитостью. Если бы все гардеробщицы обладали хоть вполовину такой хорошей памятью, как мать Альвина, давно уже можно было бы отказаться от хлопотного метода — выдавать в гардеробе номерки за каждую сданную вещь и вручать эту вещь только по предъявлении номерка; тогда после каждого спектакля во всех до единого театрах мира все как есть посетители не начинали бы судорожно искать номерки, которые они до начала спектакля, уже сосредоточив все мысли на пьесе, что сейчас увидят, машинально взяли из рук гардеробщицы и куда-то сунули. Да, но куда, может, в сумочку жены, ах, как неприятно, а за тобой ждут сотни других зрителей, они тоже хотят получить свои пальто; впечатление от пьесы и все еще звучащие в их душах эмоции — все безжалостно душат эти поиски. Но мать Альвина славилась тем, что ей вовсе не нужно было видеть номер, чтобы выдать владельцу, торопливо подошедшему к гардеробу, его одежду, пусть то был даже обычный, ничем не примечательный плащ. Когда она проработала пятнадцать лет, эта ее особенность была упомянута в «Филиппсбургер курир» и вдобавок отмечена была ее удивительная память на людей и цифры. Заметку, размером в семь строк, Альвин сохранил, он показывал ее тогда всем друзьям; вряд ли хоть один из них мог похвастать матерью, о которой писала газета. Мать Альвина частенько рассказывала, как просто высокопоставленные и очень высокопоставленные лица приводили с собой в театр гостей и они вместе подвергали проверке память известной гардеробщицы. Однажды обербургомистр привел даже министра, которому мать Альвина после спектакля подала, как и всякому другому, шляпу и пальто, еще до того, как тот протянул ей номерок. Министр отнес это за счет своей популярности, не желая верить, что гардеробщица запомнила бы его номер, считая его обычным зрителем. Тогда директор Филиппсбургского театра Маутузиус, человек с юмором, поставил небольшой эксперимент: он попросил всех зрителей, задержавшихся в фойе из-за шутливого спора, вспыхнувшего среди выдающихся личностей, чтобы они поменялись своими пальто, шляпами и шалями, — пусть ни у кого в руках не останется, что ему принадлежит и что ему впору. Затем он попросил мать Альвина взять у всех ту одежду, что они сейчас сдадут в гардероб, и вручить каждому номерок. После чего матери Альвина надлежало вернуть вещи их владельцам, что она благодаря своей неподкупной памяти помнила, ведь эти вещи в тот вечер их истинные владельцы уже сдавали и получили назад. Она выдержала испытание, не сделав ни единой ошибки. Это принесло ей громкую славу и десять марок чаевых. Пять — от ее начальника, директора, и еще пять от потрясенного министра. В «Филиппсбургер курир» об этом событии напечатали заметку, но в заметке было написано не столько о госпоже Альвин, сколько о приветливости министра и о забавных, брызжущих юмором идеях господина директора Маутузиуса. Мать Альвина весьма гордилась прошедшим экспериментом.

И долго еще, не один месяц спустя после этого события, она все рассказывала и рассказывала о нем. Всем до единого посетителя подробно расписывала она испытание своей памяти. Но юный Альвин чувствовал себя не в своей тарелке при мысли об этом событии. Он удивлялся, что мать поднимает теперь столько шуму вокруг своей памяти. Прежде она самое большее смеялась над всем этим, когда ей делали комплименты, и даже сама чувствовала себя не в своей тарелке, когда о ее памяти слишком много говорили. Альвин начал стыдиться того, что сотворили высокие господа с его матерью. Они позволили себе, представлялось ему, нечто неприличное по отношению к ней, он и сам не знал, почему так расценивал это событие, но чувствовал какое-то отвращение, когда мать начинала о нем рассказывать, когда начинала выхваляться, она, которая прежде не любила даже, чтобы ей напоминали о ее памяти, теперь выхвалялась, повторяла одобрительные слова высокопоставленных господ и каждый раз заканчивала свое повествование бессмысленным предложением: пусть, мол, хоть кто-нибудь попробует сделать, как я. Теперь Альвин понимал, почему он тогда испытывал стыд за свою мать. Господа сделали из его матери зоологическую сенсацию, цирк, ярмарочную забаву, коллегу «дамы без живота» или укротительницы блох; они развлекались тем, что она благодаря своей собачьей памяти браво подавала, точно поноски, пальто и шляпы, и ни одну вещь не перепутала.