Бракованная жена. Я украла дочь ярла

С улыбкой и необычайно легким сердцем, я закрыла глаза и отдалась во власть холодной тьме. Она ласково окутали мое тело, стянули до приятной боли, а затем рывком утянули на самое дно.

Я тонула. А вместе со мной тонула моя прежняя личность — та, что настолько отчаянно не любила себя, что из-за этого ненавидела весь мир.

Натальи из другого мира больше не существовало. Ее прошлое стало лишь пылью на могильной плите, не имеющей ко мне никакого отношения. Отныне ее обиды, ее страхи и печали останутся погребенными в водах Пустоши, а меня ждало перерождение.

Немыслимая сила забурлила в моем теле, прошлась по нему мурашками, задрожала в каждой клеточке, а затем вынесла меня через толщу воды на поверхность. И я предстала перед светом луны и всем миром обнаженной, прекрасной и чистой.

Капли воды сияли на молочно-белой коже, мокрые волосы облепили лицо, и я зачесала их назад, мельком заметив, что одна из прядей была седой, но уже через мгновение забыла об этом, ведь картина, представшая моим глазам, пробирала до дрожи и заставила каждую клеточку в теле звенеть от переполняющей ее мощи.

На берегу Пустоши стояли десятки женщин, десятки ведьм. Их волосы, дикие и распущенные, плясали от порывов ветра, а изящные тела были прикрыты лишь полупрозрачными белыми рубашками. Они держали факелы, что тенями танцевали на их лицах, и высокими голосами пели странную, незнакомую, но до боли красивую песнь.

А первой стояла Бальба, но была она не старухой, а молодой женщиной невиданной красоты, которая обхватывала ладошку Лейлы. А та глядела на меня с чистейшим восхищением и протягивала мне сложенное белоснежное платье и венок из полевых трав.

— Мама… — прошептала она, а Туман донес до меня ее шепот.

— Славься Дочь Туманов! — прокричала Бальба. — Торжествуйте воды Иильги, ветра Друрги и земли Йойли! Возрадуйся Хозяйка Туманов и прими свое дитя!

Небеса прогремели, хлынул дождь, ведьмы запели громче. А я закрыла глаза и улыбнулась.

Теперь я Абигайль. И больше я не отступлю и не усомнюсь в своей судьбе. Ни за что. 

ГЛАВА 11

Келленвайн

Острые шпили башен постепенно показывались из-за пелены тумана. И я с растущим напряжением, стягивающим желудок в морской узел, наблюдал, как замок становился все ближе и ближе.

— Высматриваешь свою женушку на пристани? — спросил появившийся рядом Микул.

Хватило лишь одного взгляда, что бы друг вскинул ладони в поражении и ухмыльнулся.

— С правящего острова точно не было никаких вестей? — прищурившись, спросил я.

— А почему они должны быть? — хмыкнул Микул, вставая ко мне плечом к плечу.

Я сжал челюсти и до побеления стиснул рулевое весло.

Верно, обычно вести приходили, лишь если происходило что-то ужасное — то, о чем я как ярл должен был знать. Мой отец всегда говорил: «Нет вестей — самые хорошие новости». Но я чувствовал — не в этот раз.

Проклятая колдунья явно выкинула что-то. Это она, я не сомневался. Ее злющий взгляд, которым она одарила меня в нашу последнюю встречу, не выходил из моих мыслей. С таким взглядом она не стала бы сидеть, сложа руки, поэтому все дни в пути и на северных островах я ждал вестей, о том, что она спалила замок, наложила на себя руки или придушила Катарину — что-то должно было произойти.

Но вестей не было.

И это напрягало меня только сильнее.

За минувшую дюжину дней Абигайль окончательно истрепала мне душу. От нее нигде не было покоя. Неважно, что я делал — спал, мылся, сражался с тритонами, был с воинами, тренировался с Микулом, она следовала за мной по пятам, как невидимый призрак, посланный морским дьяволом, терзала мысли смолисто-дымным, хвойным запахом можжевельника и сладко-терпким ароматом ежевики.

Треклятая ведьма.

Что за колдовство она наслала на меня? Почему я, с самого детства лишенный способности слышать запахи, так ярко чувствовал, как пахла она? Каким приворотом она одурманила меня?

Стиснув зубы до скрипа, я, как наяву, увидел ее, запертую в своих покоях, после того, как она чуть не уничтожила портрет Дафны и не убила Катарину. Абигайль всегда смотрела на меня болезненным, отвратительным до тошноты взглядом, переполненным сумасшедшим обожанием. Но в тот раз в ней что-то изменилось — она была напугана, глядела на меня, как на незнакомца, с будоражащим привкусом ненависти.

Раньше Абигайль кидалась на меня, стоило только появиться в поле ее зрения, но в тот раз она чуть не вывалилась в окно, стремясь оказаться от меня, как можно дальше. И едва я коснулся ее бархатистой и мягкой на ощупь кожи, мой разум взорвался — оказался разгромлен сразившим его наповал исходившим от нее ароматом.

Тряхнув головой, я попытался избавить мысли от ее образа, но как мне было забыть стройную фигурку, льнувшую ко мне лозой, как мне было выбросить из треклятой памяти вкус ее губ, как избавиться от охватившего меня желания немедленно овладеть ей на том самом гребаном пиру, прямо на столе с яствами, на глазах у всех?

Собственные разум и тело предали меня.

В груди утробно зарычала злость, опалившая мои внутренности. И я сжал рулевое весло так, что оно едва не начало крошиться в моих руках.