Бракованные

– Ксень, постой, – обхватываю талию и не даю ей опуститься в кресло. Разворачиваю к себе лицом: – Прости меня. Был не прав, признаю.

– Сложно не признать было, – хмыкает моя обиженная и скрещивает руки на груди, ни капли не собираясь мне помогать мириться.

– Прости, – целую ее в губы, – перегнул, – улыбаюсь и глажу большим пальцем щеку. Ксюша вздыхает и прикрывает глаза.

– Ладно, – кивает, все же сдаваясь, – только отпусти, не хочу, чтобы было как в прошлый раз, – хохочет она, и мне приходится сделать как просит. Неделю назад, когда я снова не сдержал очередной эмоциональный порыв, к нам зашла бухгалтер. Ксеня краснела еще час после ее ухода и просила меня подобные шалости проворачивать за закрытыми дверями.

– Тогда вечером с меня ужин. Поедем куда-нибудь или закажем домой?

– Домой, – ожидаемо выбирает Ксюша, и я соглашаюсь.

* * *

Сумасшедший день становится еще более безумным. Встречи переносятся, так что торжественная встреча со стремительно идущим на поправку старшим Евсеевым откладывается на вечер, когда я с трудом выбиваю себе пятнадцать минут вне часов приема, правда, для этого приходится подождать в коридоре, пока закончатся процедуры.

Меряю шагами расстояние от одной стены до другой, поглядывая на папку с документами, которые деду нужно подписать, и думаю, как бы повернулась жизнь, не окажись в ней нелепого условия. Без Ксюши уже не представляю себя. Хочу все время видеть ее рядом, целовать по утрам, не выпускать из постели и вместе ездить на отдых. Черт, я даже отдых начинаю любить, потому что там есть она и все время мира для нас двоих. Это помешательство, но я ему только рад.

– Мирослав Станиславович, можете зайти, – приглашает медсестра и приветливо улыбается.

В палате ярко горят лампы и пахнет спиртом. На тумбочке лежат «Поднятая целина» Шолохова и очки. Дед себе не изменяет, и от этого становится радостно. Значит, точно приходит в себя.

– Привет. – Да, он, конечно, сдал сильно за эти недели, но сейчас хотя бы лицо становится румяным, а не зелено-серым, как было в первые дни. – Я с документами. Подпишешь?

– Подпишу, – улыбается широко. Нравится ему, что с его мнением до сих пор считаются. – Здравствуй, Мирослав.

– Ты как? – Подхожу и жму руку, удивляясь крепости хватки. Спокойствие в душе разливается от того, что дед на тот свет еще не собирается.

– Пойдет, – отмахивается от вопросов о здоровье. Ба его замучила, наверное. Она переживает сильнее всех и часто поучает главу семейства, но делает это так осторожно, что он и сам не понимает, как добровольно принимает ее сторону. Усмехаюсь. Ксюша влияет на меня точно так же. – Но тебе, думаю, пора брать все в свои руки и не таскаться уже туда-сюда в поисках меня.

Он серьезен. Взгляд суровый. Ждет моего ответа, а я впервые не могу собраться с мыслями. Дед уже передал мне компанию, я даже выполнил идиотское условие женитьбы и в итоге получил суд с родной сестрой. У него еще есть какие-то активы, о которых никто из нас никогда не знал?

– Суд быстрым не будет. – Взгляд фокусируется на едва заметном пятнышке на стене.

– Его вообще не будет. Ольга в Испанию улетела, – отмахивается дед и откладывает все документы. Он говорит так, словно все уже решено, но пока ни черта не понятно. До суда еще неделя, и за эти дни может произойти все, что угодно. – Ева тут осталась для отвода глаз. Я большего не знаю, это Нина проговорилась, если хочешь, спроси у матери сам.

– Спрошу, – соглашаюсь. Нам и правда стоит поговорить. Она в прошлый раз пустила слезу, что дети ее ссорятся, но меня таким пронять сложно. Оля не маленькая девочка и сама решила во все ввязаться, понимала, против кого идет. А я после всего сделанного для компании не отступил. – Так что, отдашь мне компанию наконец окончательно?

– Когда дурью маяться перестанешь, – смеется он и снимает очки, трет пальцами веки. – Устроил тут театр для всей семьи. Хватит уже. Заканчивай, разводись с Ксенией и живи нормальной жизнью.

Он давит авторитетом, пытается получить нужный ответ, но вместо этого слышит один-единственный, правдивый и искренний:

– От Ксюши я не откажусь. – Поднимаюсь и иду к выходу. Злость застилает все перед глазами, вижу только размытые очертания. Но избавляться от чувства не спешу. Оно иррационально, но вполне естественно. За Ксеню я действительно готов сражаться до конца, и мнение остальных в этом вопросе не учитывается. – Ни за что.

Яков все время нами манипулирует, вынуждает играть по своим правилам, но теперь это кажется бессмысленным, пустым. Потому что игра впервые пересекает черту допустимого. Я на многое был готов пойти, чтобы заполучить компанию, даже женился на своей подчиненной, но отказаться от нее…

– Это я и хотел услышать, – сбивает мою спесь дед, и я оборачиваюсь, изумленно приподнимая брови. О чем он вообще? Только что уговаривал меня бросить Савельеву, а теперь вдруг улыбается и хмыкает довольно.

Останавливаюсь и качаю головой. Он опять все просчитал наперед.