Бракованные

Мне нужно прийти в себя. Нужно понять, что вообще со всем этим делать. Трусиха… Мир прав, я действительно трусиха. Как спятивший от ужаса заяц, мечусь, делаю глупости, только все равно исправно лезу на рожон.

– Мир, подай, пожалуйста, вон ту форму, – указываю рукой на приоткрытый шкаф, в котором наш повар Наташа хранит все для выпечки. – Да-да, вот эту.

Мирослав на удивление слушается меня, и вскоре я смазываю форму маслом, выкладываю яблоки и заливаю сладким тестом. Всего несколько секунд проходит, и будущий пирог оказывается в духовке, а я вытираю руки полотенцем. Справилась. Я так себе хозяйка, но шарлотка – вариант беспроигрышный. Всегда получается. Даже если постоянно отвлекает кто-то наглый и сексуальный.

– Двадцать минут подождем, и будет все готово, – сообщаю с важным видом и, как заправский повар, всовываю край полотенца за перевязь фартука с логотипом «Ирландии». Всегда мечтала так сделать. Завожу руки за спину, упираюсь ладонями в край столешницы и смотрю, как Мирослав бросает в рот кусочек яблока. Смахивает большим пальцем крошку с губы, слизывает сладкий сок, а я сглатываю. Почему этот парень так действует на меня? Может быть, Катя права, и я действительно влюбилась? Или это гормоны бушуют? Гормоны, которые всегда были на моей стороне и мирно спали все это время, но сейчас, похоже, решили взбунтоваться и нанести мне сокрушительный удар, вырваться из-под контроля.

Мирослав смотрит на меня с характерным прищуром, от которого пальцы на ногах подгибаются, а колени ватными становятся. Он уверен в себе, он понимает, что меня плющит рядом с ним, на части разрывает. И пользуется этим.

– Ты краснеешь, – усмехается. – Даже под слоями твоей замазки видно.

– Это тональный крем.

– Ну, мажешь же на лицо? Значит, замазка, – смеется и, подойдя почти вплотную, ставит руки по обе стороны от моих бедер. – Мне хочется увидеть тебя без макияжа.

Вспыхиваю до корней волос и злюсь. Я никогда не хожу без косметики – это моя защита, мой панцирь. Я никогда… ни перед кем… это невозможно! Хуже, чем голой.

– Арина, почему ты сопротивляешься?

Мирослав сбрасывает маску улыбчивого парня, смотрит на меня серьезно, а красиво очерченные губы, в тонкую нитку сжатые, белеют. Он требует ответа, настаивает на нем взглядом глаз своих невозможных.

– Пф, чему я сопротивляюсь? – встряхиваю волосами, но Мир снова убирает мне их за уши. – Оставь! Ай, ладно.

– Мне не нравится, когда ты прячешься. А сопротивляешься ты притяжению между нами.

– Я? По-моему, я только и делаю, что ведусь на твои провокации.

Это правда. Я ведь не сопротивляюсь!

– Ты слишком много думаешь, – констатирует факт, а я губу закусываю. – Только и делаешь, что размышляешь, смущаешься. Шаг вперед делаешь, расслабляешься, а потом снова заднюю включаешь. Все время анализируешь что-то, хмуришься.

– Это так заметно?

– Мне – очень.

– Еще скажи вот это киношное: я читаю тебя, как открытую книгу.

– Я не разговариваю фразами из тупых мелодрам, – напряженными плечами поводит, а в глазах ирония. – Арина, надо вылезать из скорлупы.

– Кому надо, Мир?

– Тебе самой.

– Меня все устраивает, – пожимаю плечами, подбородок выше поднимаю. – Когда-то…

– Когда-то? Когда оно наступит? Когда молодость пройдет?

– Чего ты завелся? – мой голос звучит возмущенно, но мне действительно не хочется обо всем этом разговаривать с Мирославом. – Не нужно устраивать психологический сеанс, я не просила о нем. Когда мне нужно будет, я запишусь на прием.

– Не просила, ты права, – он наклоняется ниже, касается носом моей щеки, вдыхает аромат кожи, щекочет ухо. – Прости, что я… это не мое дело, да?

– Не твое, – киваю, и внутри все сжимается. – Просто… мне иногда кажется, что ты будто бы вызов принял, миссию выполняешь.

– Миссию? – удивляется, и мне приходится развернуть мысль:

– Да. Помощь сирым и убогим. Ну, знаешь, как раньше тимуровцы звезды на воротах рисовали?

Прикусываю язык, когда понимаю, что именно сорвалось с моего языка. Взгляд Мирослава темнеет, становится глубоким, а глаза снова меняют цвет, становясь почти черными. Лишь небольшие вкрапления золотистого у зрачка разбавляют мрак.

– Сирых и убогих? – повторяет медленно и зловеще, а я отворачиваюсь. – Ты себя такой считаешь? А меня тогда кем? Пионером на субботнике?

– Я считаю, что не может такой красивый парень, как ты, на самом деле заинтересоваться такой, как я.

Все, я сказала это. Озвучила. Пусть считает, что я закомплексованная идиотка, но молчать об этом больше не могу. Меня на части так разорвет от самых разных эмоций.

– А какая ты?

– Некрасивая! – выпаливаю на грани истерики и кусаю губы до крови. Я провожу по ним тыльной стороной ладони, и кожа окрашивается красным. Я смотрю на тонкую алую полоску, а изнутри трясти начинает.

– Ты очень красивая, просто не видишь этого.

Взмахиваю рукой, Мирослав замолкает, только смотрит на меня, склонив голову к плечу.