Бракованные

Сидеть по ту сторону стойки непривычно. Кажется, Катя все делает не так: долго, медленно, неуверенно и суетно. Пару раз не удерживаюсь от критики, за что получаю в ответ гневный взгляд и обещание лишить премии. Смеюсь, потому что сестра шутит. Она и сама знает, что делать коктейли и варить кофе – не ее главный талант. Вот управлять заведением и людьми, заниматься закупками, решать спорные моменты, разбираться с поставщиками и постоянно работать над тем, чтобы «Ирландия» выходила только в плюс – ее стезя и призвание. Этим вечером посетителей в баре вечером немного, и я ловлю на себе очень беспокойный взгляд сестры. Ее руки нервно порхают над стойкой: она то берет и без того чистый стакан, то тычет его на место, а то и вовсе застывает, держа в руках бутылку текилы, хотя ее никто не заказывал.

– Кать, у тебя точно все хорошо? – уточняю, когда от мельтешения сестры начинает кружиться голова. – Ты какая-то странная.

– Да нет, нет. Все нормально, – улыбается смело, а взгляд шарит по моему лицу, спускается к плечам, поднимается вверх.

– Ну, раз ты так говоришь… кофе, кстати, очень вкусный, спасибо.

– Ага, – кивает рассеянно, убирает текилу и барабанит пальцами по стойке.

– Ладно, не бери в голову. Расскажешь мне? Как там у вас дела? – она надевает свою самую безразличную маску, но в глазах любопытство сверкает.

Вот же… Оля! Не умеет человек приходить вовремя, а мне приходится терпеть неудобные вопросы.

– Если ты об учебе, то там все отлично, – улыбаюсь, а Катя вздыхает и просит дурочкой не прикидываться.

– Ты же понимаешь, о чем именно я спрашиваю?

– Вернее, о ком. Понимаю. Что конкретно тебя интересует?

Между нами никогда не было настолько сильного напряжения. Да, бывали скандалы, крупные ссоры, мое нежелание подчиняться ее железной воле, но мы всегда были откровенны. А сейчас, когда в моей жизни появился Мирослав, я пока никого не хочу пускать в свою душу. Даже родную сестру, которой слишком благодарна за все, что она сделала для меня. Намного больше, чем кто-то другой. И пусть она самый дорогой для меня человек, и я не должна от нее иметь секретов, но не моя ли это жизнь? Вроде как право имею, да?

– Ну… у вас все серьезно, да? Он не обижает тебя?

– Я не могу понять, почему ты так нервничаешь по этому поводу, – говорю, глядя на остатки кофе в чашке. Нервничаю почему-то. Мне не нравится, как Катя смотрит на меня.

– Мирослав может быть жестоким, – поясняет, и эта осторожная фраза дает понимание: она в курсе его… особенностей.

– А может и не быть жестоким. Катя, он меня ни разу не обидел. Ни словом, ни делом. Не волнуйся ты так, меня никто не съест, я смогу за себя постоять, если что.

Катя молчит, и я жалею, что посетителей так мало. Так бы у сестры не осталось времени на глупости.

– Я ездила к Мирославу. Недавно, – вдруг заявляет. – Не смотри на меня так, я просто хотела тебя защитить!

До меня медленно доходит смысл ее признания. Она ездила к Мирославу? Меня защищать? Воздух в горле застревает. Давлюсь кофе, не могу ни глотнуть, ни выплюнуть. Напиток вдруг кажется отвратительно горьким, словно абсента полынного выпила. Но так ведь нельзя… я ведь не маленькая. Не беспомощный уродец, которого нужно водить за собой на веревочке. Я просто начала встречаться с парнем, ничего кроме. Зачем к нему ездить?

– От чего ты решила меня защитить? – спрашиваю, когда удается продышаться. – Катя, что ты говорила ему? О чем разговаривала таком, что не могло потерпеть?

Не знаю, откуда во мне вся эта горечь берется. Горечь, которую хочется поскорее выплеснуть из себя, чтобы не травила внутри. Мысли разбегаются со скоростью пригородных электричек. Катя ведь знает, что я не люблю, когда она так делает, когда всеми своими действиями показывает, что не справлюсь без нее, что неспособна разобраться сама.

– Ты же обещала, помнишь? Катя, мы же проходили уже это!

– Солнышко, я волнуюсь о тебе, – вздыхает. – Мир – отличный парень, но он не подходит тебе. Вам надо прекратить это все. Поверь, ты мне еще спасибо скажешь. Просто не понимаешь еще ничего, глупая.

Вот тут я понимаю, что с меня довольно. Чашка с глухим стуком опускается на полированную поверхность стойки, белым пятном выделяется на темном фоне, взгляд приковывает. Мне становится очень стыдно, и краска заливает лицо. Оно начинает гореть, и даже шрамы пекут больно. Прикладываю ладони к щекам, моргаю часто, до дискомфорта в веках.

– Катя, ты не должна была… зачем же? Я же не маленькая, чтобы за меня ходить и разговаривать с мальчишками. Он… Мир хороший, он не заслужил, чтобы ты его «песочила». Он же нравился тебе…

– Нравился, но не в качестве твоего парня, – поясняет Катя.

Я слишком хорошо знаю характер своей сестры. Примерно представляю все, на что она может быть способна. Обидно, черт возьми. И за себя, и за Мирослава.

– Это унизительно, Катя, – говорю и делаю шаг назад. Руки за спину заношу, в кулаки их сжимаю. – Ты меня унизила этим, разве не понимаешь?