Бранислав Нушич

Чуть ли не еженедельно в городе устраивались манифестации, на которых верховодили экспансивные молодые люди в народной одежде. Это были члены «Омладины» — патриотической организации, которая объединяла сербов, живших в турецких и австрийских владениях, а также и в самом сербском княжестве. Не признаваемая никакими властями, даже сербскими, «Омладина» создавала клубы, читальни, хоровые общества. Она исповедовала славянофильские идеи и стремилась к объединению всех сербов в единое государство, а для этого старалась пробудить в народе национальную гордость. Молодежь стремилась быть как можно ближе к народу — говорить, как он, одеваться, жить, как он, быть «чистыми, настоящими сербами».

Смедеревское певческое общество, читальня и другие организации устраивали концерты, весь сбор с которых шел в пользу повстанцев Боснии и Герцеговины. Концерты начинались с «бесед» — последователи «Омладины» пользовались каждым случаем, чтобы предать гласности свои патриотические идеи. Алка вместе с товарищами принимал деятельное участие в этих концертах, читал патриотические стихи Якшича и Змая, «довольный, — как он рассказывал, — до глубины своей детской души, что помогает Боснии ж Герцеговине».

Особенно запал ему в память один концерт, который открыл беседой учитель Никола Мусулин, позднее отправившийся в турецкие владения и прославившийся там как борец за национальную идею.

Незадолго перед концертом он остался вдовым и сам растил своих маленьких детей. Он стал на возвышение и напомнил о своей беде и заботе о сиротах, а потом сказал: «Но насколько больше несчастны дети в Боснии и Герцеговине, родители которых погибают в борьбе за свободу своего народа. Забудем-ка все про свою беду и протянем братскую руку помощи тем, кто оказался в той большой, общей беде. У меня нет денег, жалованья моего не хватает, чтобы прокормить детей; я бы отдал все, если бы у меня что-нибудь было. Впрочем, у меня есть редкая драгоценность, святыня для меня, и вот, возьмите, жертвую ее. Это золотое обручальное кольцо — память о матери моих детей. Покойная жена простит меня». И учитель, сняв с тонкого пальца кольцо, положил его на блюдо. «Я остаюсь венчанным с нею, просто я от ее и своего имени отдаю все, что имею!» У всех навернулись слезы на глазах. Мусулин взял блюдо и пошел по рядам слушателей, и блюдо наполнилось серебряными талерами и австрийскими дукатами.

* * *

Помимо встречи с бродячим театром в жизни Алкивиада произошло еще одно событие, окончательно утвердившее его симпатии и увлечения.

Пришла осень. Алка снова сидит за партой первого класса «реалки». Но на сей раз он не предоставлен самому себе. Джордже Нуша нашел домашнего учителя, призванного сдерживать порывы его «резвого» отпрыска.

Джура Конёвич принадлежал к известной среди сербов сомборской семье и был настолько активным «омладинцем», что в один прекрасный день ему пришлось бежать из австрийских владений в Сербию. В Смедереве, охваченном патриотическими настроениями, его приняли с распростертыми объятиями.

Это был картинный молодец, принципиально носивший народный костюм. Заняв скромное место учителя в смедеревской гимназии, эмигрант тотчас с головой окунулся в общественную жизнь. Его густой красивый бас нашел применение в местном хоре. Джура верховодил на «беседах», похоронах и пиршествах, произнося страстные националистические речи.

На занятия с Алкой он являлся регулярно. Однако, если бы кто-нибудь посторонний заглянул во время этих занятий в дом Джордже Нуши, он увидел бы мальчика и его молодого учителя, распевающих песни. Вероятно, сначала Джура был преисполнен благих намерений — решал со своим подопечным задачки и вдалбливал в него школьную премудрость, но очень скоро стал сбиваться на свою излюбленную тему. Лукавый Алка охотно поддакивал ему и с удовольствием слушал народные героические песни, «закаляющие сердце серба». За довольно короткий срок Алка уже знал на память около тридцати героических поэм, которые потом с успехом декламировал перед своим классом. Разучивали они и патриотические стихи Змая, Джуры Якшича…

Бывало, в комнату заглядывал отец, и один из обманщиков, только что декламировавший:

«Грянь, гром! Сильней звон сабель!
Круши все острием!
Ведь не страшны юнаку
Ни молния, ни гром», —

начинал бубнить:

— Есть три неопровержимых доказательства того, что земля круглая. Во-первых…

Именно Джура Конёвич привил будущему писателю вкус к языку и литературе. Бранислав Нушич до глубокой старости с благодарностью вспоминал своего репетитора и знал наизусть все тридцать юнацких песен, выученных не по школьному принуждению в ту пору, когда ум воспринимает все полюбившееся искренне и страстно, а память особенно цепка.

* * *

В доме Нушей произошел переполох. Исчез двенадцатилетний Алка. На столе осталась записка, в стиле которой ясно прослеживался ее пропагандистский источник.

«Прощайте, дорогие папа и мама, я ухожу на войну освобождать порабощенных братьев».