Бранислав Нушич

Юбилей отпраздновали пышно. Торжественное заседание в университете в полдень, в три часа дня — спектакль «Обыкновенный человек», в пять — прием в отеле «Палас», а вечером в Народном театре «капустник», написанный другом Ристой Одавичем, которому Нушич передал должность начальника отдела искусств. Актеры, загримированные под славных классиков сербской литературы — Стевана Сремца, Милована Глишича, Янко Веселиновича и других, — вели шуточную словесную дуэль с Нушичем, тоже стоявшим на сцене. Никого из тех, кого изображали актеры, давно уже не было в живых, но живы были воспоминания бурной молодости…

Утром в университете юбиляра приветствовал министр просвещения. Вечером его поздравлял уже другой министр просвещения. Так бывает.

На другой день театр дал одноактную комедию Нушича «Наши дети» (режиссер Гита Предич-Нушич), «Семберийского князя» и третье действие трагедии «Найденыш». На торжества явился в народном костюме Реджеп Нушич, тот самый албанец из Печи, который считал себя родственником Нушича.

Юбилейные торжества продолжались в театрах Загреба, Сараева, Нового Сада… Нушич с триумфом ездил из города в город.

В первый день юбилейных торжеств, 6 ноября, в родной Нушичу «Политике» появилась статья за подписью «В. П.» (очевидно, Велько Петровича, уже знаменитого в то время своими изящными новеллами), который писал:

«Бранислав Нушич чрезвычайно интересен и как писатель и как человек. Нарисовать его духовный портрет почти невозможно, и очень трудно определить источники его деятельности, границы его оригинальности и область его творческой фантазии. Это, наверное, тот самый случай, когда перед нами личность, которая воплотила в себе черты целого сословия или даже нации…»

Наверное, так оно и было. В Нушиче отразился противоречивый характер сербской нации, ее балканско-чаршийский дух, ее восточный фатализм и в то же время способность, подобно безродным американцам, неожиданно собраться с силами и сделать гигантский скачок из века патриархальности в век буржуазной кутерьмы. В ней уживаются легкомыслие и мотовство нуворишей с ледяным калькуляторским занудством французского буржуа. По сербу, так ни одно правительство ни к черту не годится; ни один министр не стяжал лавров честного человека; ко всем власть имущим у него непочтительно-фамильярное отношение. И в то же время сербам и в голову не приходило привлечь к ответственности тех же министров, оказавшихся совершенно беспомощными и бездарными руководителями во время войны.

В статье подводится итог литературной, дипломатической, общественной деятельности Нушича. Десятки строк уходят только на перечисление жанров, в которых работал писатель. «Тридцать лет держит, так сказать, исключительно на своих плечах Нушич нашу сцену. И теперь еще его произведения составляют большую часть сербского репертуара. Целая эпоха носит его имя, и мы еще не знаем, вышли ли мы из этой эпохи. И тот, кто захочет начать другую, станет неминуемо возводить стены на этом фундаменте».

Мог ли предполагать В. П., что эти стены начнет возводить сам Нушич, что рано еще подводить итоги, что небывалая творческая энергия еще придет к нему, что близится тот рубеж, за которым Нушич создаст свои лучшие комедии?

Но и то, что он уже написал, не сходило со сцены, каждый год появлялась новая постановка или возобновлялась старая. В одном и том же здании Народного театра ставили свои спектакли оперно-балетная и драматическая труппы. Тогда говорили: «В Опере прибыль приносит балет, а в Драме — Нуша!»

Нушич, как никто другой, понимал, почему публика «валит» на его комедии.

«С публикой я с первого своего появления в хороших отношениях. Мои вещи всегда выхватывались непосредственно из жизни, и это делало меня близким публике. Прибавьте к этому живость и веселье, с которыми я показывал жизнь, и вы поймете, откуда такая интимность и любовь, которая существует между мной и публикой. Я не упускал случая сказать иной раз и резкое слово этой публике, но она меня охотно выслушивала, так вот мать иной раз принимает грубость своего ребенка за проявление любви…».