Браслет из города ацтеков

Правда осталась на берегу, и на отливе море проглотило ее вместе с очередной порцией песка.

– Мы разговаривали до утра. Ни о чем. И обо всем сразу. А потом я ушла. Мне надо было вернуться, пока мой не проснулся. Я думала, что он позвонит или появится, а он исчез.

– Дальше, – сухой приказ. Лиска опустила голову и обняла себя, как обнимала в детстве, когда боялась, что произойдет нечто страшное.

– Он на днях звонил… я не знала, что он убивает! Что он так убивает. – Если уж быть честной, то до конца. – Мы поговорили. Мне было одиноко.

– Ну да… – неопределенность тона, за которой может быть все, что угодно: от насмешки до презрения.

Вась-Васе есть за что презирать Лиску.

– Да, я сразу его узнала. Что еще сказать? Ты обвинил его в убийстве, а он… он не такой был, чтобы беззащитного убивать! Ему самому досталось!

– Тише, – Вась-Вася сел рядом и обнял, от неожиданности Лиска вздрогнула. – Я тебя не обвиняю. И никто не обвинит. Просто скажи, ты знаешь, где он сейчас?

– Я ему позвонила. Сегодня. Хотела спросить, правда ли все это… а он сказал, что правда. Почему он не соврал?

– Устал, наверное.

– И я устала. От всего. Я домой хотела. Я ведь не думала, что так все выйдет. А как вернуться? Вы бы смеяться стали. Или вообще… мне некуда было идти.

– Теперь все будет хорошо.

– Нет. Он еще кого-нибудь убьет.

– Он так тебе сказал?

Лиска мотнула головой и прижалась носом к теплому Вась-Васиному плечу.

– Не он, – она протянула браслет. – Видишь? Кровь на листьях. Это дурной знак. И он не виноват. Он не хочет убивать. Это злые духи… они не пьют жизнь у спящих. Они ее уродуют.

– Ты знаешь, где он сейчас?

– Нет. Но я могу позвонить.

Вась-Вася кивнул и протянул свою трубку, но Лиска не взяла. Он не поверит другому номеру, только тому, который закреплен за Лиской и который Лиску же погубит.

Ее обязательно обвинят в соучастии.

И пусть. Главное, спасти.

Кого? Всех.

В трубке раздавались гудки. Долго. Лиска слушала их целую вечность, уже не надеясь на ответ. Ее опять обманули.

– Да? – шепотом сказал человек, которого Лиска хотела остановить. – Это ты? Что случилось?

– Это я.

Вась-Вася сел рядом и прижался щекой к щеке. Он тоже хотел слышать этот голос.

– Я… я приеду. Сейчас.

– Зачем? – спросил он.

– Затем, что я не хочу, чтобы ты еще кого-нибудь убил. Ты же обещал. Ты мне обещал!

– Прости, – его тон был сух и деловит. Он не скажет Лиске, куда ехать, и Вась-Вася это понимает, но продолжает сидеть и вслушиваться в чужой разговор.

– Остановись, пожалуйста. Ты же можешь.

– Нет.

– Позволь мне приехать. Сейчас. Скажи куда, и я возьму такси.

– Дай трубку тому, кто рядом с тобой сидит, – приказали Лиске, и она подчинилась, протянув телефон Вась-Васе. Сама же забралась в кровать, съежилась и обняла себя за плечи. Всех было жалко.

И себя тоже.

– Да. Нет. Ты… я ее не отпущу одну! Да тебя все равно положат. Ты же не хочешь… – Вась-Вася злился. Его левая рука сжималась и разжималась, комкая несуществующий эспандер, нога пинала ножку кровати, а щека дергалась.

Лиска никогда его таким не видела. Он замолчал. Слушал и, дослушав, швырнул телефон на кровать.

– Ну что, доигралась в любовь? – сиплым шепотом спросил он. И Лиска сжалась еще сильней. – У него заложники. И если ты не появишься через полчаса, он их убьет.

– Но я же появлюсь.

– Никуда ты не появишься, – Вась-Вася взъерошил волосы. – Он же псих. Пусть с ним силовики разбираются.

– Нет!

– Что нет? – Вась-Вася потянулся к телефону, и Лиска, вскочив, схватила за руку, повисла всем телом.

– Он меня знает. Он мне верит. Не тронет! Я знаю. И я сумею до него достучаться. А силовики всегда успеют. Я пойду, а там… там вызывай, хорошо?

Смотрел задумчиво, как будто насквозь просветить хотел, покопаться в бестолковой Лискиной голове.

– Иначе убьет заложников. И ты будешь виноват.

– Я?

– Ты. Тебе же дали шанс.

Нельзя вот так бить, это подло и неправильно, но Лиска знала, что она должна быть там, куда ее позвали.

– Я за тебя боюсь, дурочка, – очень-очень тихо сказал Вась-Вася. – А если он убьет тебя? Мне как тогда жить дальше?

– А если он убьет кого-то еще? Как тогда жить мне? Я ведь могу его остановить.

– Собирайся, – сказал Вась-Вася. – На месте решим.

Во всем был виноват Переславин и, конечно, орхидеи. На цветы Анна не сердилась, а вот на Переславина совсем даже наоборот. Ну зачем он позвонил?

Нет, вопрос следовало формулировать иначе: зачем он позвонил именно тогда?

И зачем она вообще пошла на технический этаж?

За грунтом. Она точно знала, что заказывала грунт для орхидей. И знала, что его привезли – пять цветных пакетов по двадцать килограмм каждый. И что сгрузили их в подсобку. А таковых в корпусе имелось пять, и все как одна – на техническом этаже.

Анна и спустилась. А спустившись, услышала музыку. Плакала скрипка, скулила виолончель, и лишь альт врывался в мелодию грубо, раздирая на клочья.

Почти столь же грубы были голоса. Анна выхватила из разговора слово, затем другое, которое заставило оцепенеть. Анна не собиралась повторять подвиг разведчика и подбираться ближе к двери, она просто растерялась и застыла, слушая чужой опасный разговор.