Браслет из города ацтеков

И это было правдой, не всей, ибо путь лишь начинал раскрываться, но уже тогда Ягуар усвоил – загар не для него. Он мог лежать сутками, смазываться всеми возможными кремами для загара, но кожа сохраняла отвратительную белизну. Изредка на ней возникали темно-красные пятна, которые зудели, но не сильно.

– Вы ведь пытались покончить с собой, – с упреком сказала девушка и потянула его, требуя подняться. Ягуар же не сумел, поэтому усадил девушку рядом и ответил:

– Пытался.

– Вены нужно резать не поперек, а вдоль. Только это все равно глупо.

– Почему?

– Ну… потому что вам кажется, будто жизнь плохая. А на самом деле она хорошая. И надо запомнить что-то из нее, что-то очень-очень хорошее, спрятать в сундук памяти и, когда станет плохо, вытянуть.

У нее продолговатое лицо с правильными чертами, несколько кукольное, и ярко-голубые глаза усугубляют это впечатление. Руки тонкие, и кожа светится, хотя ягуар знает – невозможно подобное.

– И что вы храните в своем сундуке?

Она указала на море.

– Разве оно не прекрасно? На небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно… О закате, который они видели… О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь…

– И почувствовали, что море впитало энергию светила в себя, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине[3].

– Вы тоже смотрели этот фильм? – ее глаза меняют цвет. С чего Ягуар взял, будто они голубые? Серые. Сизые. Цвета нефрита и морской волны, подмывающей горизонт. И стоит захотеть ей, как столпы небесные рухнут, и небо вместе с ними.

– Смотрел, – ответил Ягуар, прикладывая ладонь к груди. Сердце не работало. – Он великолепен.

– Я тоже так думаю, а… в общем, один человек считает, что этот фильм глупый.

Она вздохнула и обняла себя.

– Хотите я убью его? – Ягуар был уверен, что человек, о котором она говорит, – плохой. Он не способен видеть красоту.

– Вы?

– Я. Мне ведь терять нечего. Он умрет. Вы будете свободны. И вам не придется сбегать на пустой пляж, чтобы побыть в одиночестве. Чтобы посмотреть на море там, где никто не будет смеяться над вашей слабостью.

Ягуар потер запястье, размывая темную корку спекшейся крови. Умереть сегодня не вышло. Возможно, в этом имелся какой-то смысл.

– Вы говорите страшные вещи, – однако в голосе ее не было испуга или отвращения. – И ненужные. Я ведь просто могу уйти.

Ложь он почувствовал, как чувствовал ветер на своем лице и едкое прикосновение морской воды к ранам. Но Ягуар не разозлился. Он понимал, что его случайная знакомая лжет, сама того не понимая.

– У вас сил не хватит, – мягко заметил он. – Если бы хватило, вы бы его давно оставили. Синдром бездействия. Знаете, когда-то давно ученые, пытаясь понять психологию жертвы, устроили эксперимент. Они заперли собак в клетках и мучили током. Собаки никак не могли прервать мучения или убежать. Потом этих собак выпустили в большие вольеры. И уже там продолжили наносить удары.

– Это отвратительно!

– Отвратительно то, что ни одно животное не попыталось убежать. Собаки просто ложились и терпели.

Она расплакалась, и Ягуар проклял свой длинный язык. И беспомощность, потому что сейчас сам походил на такую вот собаку, растерянную и не знающую, как остановить пытку.

– Простите меня, – сказал он, подвигаясь к ней. – Простите меня, пожалуйста. Я не хотел делать вам больно. Я просто очень давно ни с кем не разговаривал и…

– И я тоже, – она улыбнулась сквозь слезы. – Люди вообще плохо умеют разговаривать друг с другом.

Ягуар согласился и обнял ее. Сидели. Смотрели на море. Молчали. Когда душная тропическая ночь легла на берег, Ягуар поцеловал ее, потому что не сделать это было бы преступлением.

Она была хрупка, как колибри в кошачьих лапах. Он был очень осторожен.

Она исчезла.

Он остался. И когда солнце вынырнуло из моря, понял, кто он есть на самом деле. Хотя по глупости еще продолжал противиться этому знанию.

И солнце наказало Ягуара темнотой. Он принял кару. Он заслужил.

Заказанные цветы прибыли ближе к обеду. Анна ждала их с нетерпением, как в детстве ждала дня рождения или Нового года. Она предвкушала момент, когда, оставшись наедине с цветами, развернет бумажные коконы упаковки. И перед мгновением грядущего чуда отступали и собственные заботы, и чужое горе. Анне было немного стыдно за собственное равнодушие, и она изо всех сил прятала его, стараясь казаться сочувствующей.

Анну не отпускала мысль о том, что будет с ней, если лишь на третий день работы она превратилась в существо столь циничное. И не лучше ли будет принять переславинское предложение? Накануне, уходя из квартиры Анны, он повторил его и пообещал устроить все так, что Анне не придется встречаться с будущим бывшим мужем.

Она отказалась.

А сегодня стояла и смотрела на похоронный ритуал, размеренный и привычный, как десятый кряду новогодний спектакль. Состав участников менялся, но роли оставались прежними.

К счастью, по расписанию вторая половина дня была свободна, и Анна получила возможность заняться цветами. И когда она распаковала последний вазон, раздался звонок.