Брат Андрей, 'Божий контрабандист'

"Чепуха. Ты бы видел меня, когда я впервые сел за руль". Чтобы развеселить его, я рассказал, как в армии взялся поставить на место тяжелый Брен. И мы прохохотали всю дорогу до Берлина.

Если Ханс плохо разбирался в технике, то в чем-то другом он намного превосходил меня. Например, в смелости. Друзья, с которыми мы встретились в Берлине, были в восторге от перспективы ввоза Библий в Советский Союз.

"В нашей церкви есть русские Библии, Андрей! Хочешь взять и их тоже?"

Я сомневался. Машина была до того перегружена, что это могло вызвать подозрения.

"Конечно, возьмем, - сказал Ханс. Затем он повернулся ко мне. - Если нас могут арестовать за ввоз Библий, то их количество уже не столь существенно".

Так мы втиснули еще больше книг. Когда мы выезжали, приехали еще одни друзья и привезли целую коробку украинских Библий. Я посмотрел на Ханса умолБюще, но понял, что и эта коробка отправится с нами. Однако места действительно не было.

"Хорошо, - сказал Ханс, - ты мне рассказывал, что всегда оставляешь несколько Библий на виду, чтобы полностью положиться на Бога. Я повезу эту коробку у себя на коленях".

Наша транзитная виза позволяла нам провести в Польше семьдесят два часа. Со времени моего первого посещения Варшавы шесть лет назад здесь произошло много изменений. Мы проехали мимо школы, в которой я жил, и бараков, где я разговаривал с солдатами. Но развалины, где я видел маленькую девочку, были расчищены, и на их месте возник парк.

Я познакомил Ханса с друзшями как в Варшаве, так и в других городах по всей стране, и все три дня мы встречались с ними. Затем, в тридцати милях от границы Польши с Россией я вдруг понял, что допустил серьезную ошибку, поменяв в Варшаве слишком много денег.

"Ты знаешь, что я сделал! - сказал я Хансу. - Я поменял слишком много гульденов на злоты!"

"Разве нельзя на границе поменять их обратно?"

"Нет, Варшава - единственное место, где можно получить иностранную валюту. Но если мы вернемся, наша виза будет просрочена".

Мы ехали по сельской местности, и Ханс был за рулем. Он соглашался вести машину только в том случае, если навстречу не шли другие. Тогда, в 1961 г., в Польше это было возможно. Я сидел рядом с ним, пытаясь сообразить, сколько денег у нас осталось и почему я так сглупил, когда вдруг увидел, что мы приближаемся к опасной зоне. Мост был разведен, и объездная дорога круто спускалась с шоссе вниз, пересекая реку по непрочному временному мостику, и потом резко поднималась вверх на противоположном берегу. Впереди нас медленно ползла польская "Варшава".

Я посмотрел на Ханса, чтобы увидеть, как он реагирует на эту ситуацию. На лбу у него выступил пот, он судорожно держался за руль, но в глазах его я прочел решимость. Хорошо! Я подумал: несколько таких суровых испытаний - и он обретет уверенность.

Ханс свернул с шоссе и поехал вниз по склону. К моей радости, он прекрасно контролировал машину. Он вел ее не быстрее и не тише. На своей обычной скорости в пятнадцать миль в час он спустился вниз и въехал на мост. Но прямо перед нами двигалась еще одна машина.

Я понял слишком поздно, что Ханс не собирается тормозить. Как в замедленном кино, он безжалостно врезался в зад "Варшавы".

Водитель выскочил из машины и стал что-то быстро говорить. Его широкое славянское лицо покраснело, кулаки были сжаты.

"Молись, пока я буду разговаривать с ним", - сказал я Хансу.

"Доброе утро, друг. Прекрасный день", - сказал я по-немецки. Мы вместе подошли к автомобилю, чтобы посмотреть, что было разбито. Благодаря черепашьей скорости Ханса, урон был нанесен небольшой: разбиты задние фонари и помято крыло. На нашем бампере и переднем крыле была вмятина.

"Полиция, - говорил человек. - Полиция. Полиция". Это немецкое слово он знал хорошо.

Этого допустить было нельзя! Мы находились в коммунистической стране с огромным количеством Библий, и Ханс ехал без водительского удостоверения.

И тогда я вспомнил про свой бумажник, набитый польскими злотыми. Может быть, поэтому Бог допустил этот глупый обмен? "Ну, что ж, - сказал я, - во сколько обойдется ремонт, как вы думаете?"

Лицо поляка не изменилось. "Полиция, полиция", - повторял он. Я приложил кусок стекла к разбитым фарам, показывая, что машина повреждена не так сильно.

"Шесть тысяч злотых?"

Человек все прекрасно понял. Его кулаки разжались, но он продолжал повторять одно единственное слово: "Полиция".

"Восемь тысяч злотых? Девять тысяч? Конечно же, ремонт не будет стоить больше девяти тысяч". Драматическим жестом я открыл бумажник и достал еще одну тысячную банкноту. "Десять тысяч злотых, это большая сумма", - сказал я, протягивая ему деньги.

Он взял их, побежал к своей машине и затем крикнул через плечо: "Нет полиции". Он завел свою "Варшаву" и уехал, оставив нас в облаке пыли.

"Дышать можно?" - спросил Ханс.

"Можно".

И там, в пыли на объездной дороге, мы возблагодарили Господа за то, что он позволил нам совершить одну ошибку, чтобы вытащить из другой.