Брат Андрей, 'Божий контрабандист'

Мы пересекали границу в Бресте. Когда ворота распахнулись, Ханс едва мог сдержать свои эмоции. Он настоял на том, чтобы говорить по-русски с таможенными чиновниками. Сомневаюсь, чтобы они поняли хотя бы слово, но им было очень приятно, что он старался говорить на их родном языке.

Должно быть, мы были одними из первых, кто въезжал без интуристовского гида. Инспекторам самим было интересно проверять наши документы и багаж, и им нравилось, что мы привезли с собой американские доллары.

"Россия и США обижают друг друга, - сказал один из таможенников по-английски, подмигивая нам, - но мы прощаем их за это". Он взял доллары. "Один рубль за один доллар. Это хорошо".

Наконец пришла пора проверять саму машину. Мы с Хансом заранее договорились о том, как будем действовать, и этим методом мы пользовались и позже, когда вместе пересекали границу. Пока один из нас общался с проверяющими, другой постоянно молился, чтобы во время проверки Божья воля исполнилась во всех мелочах. Он также молился за страну, в которую мы въезжали, начиная с чиновников на границе.

В тот раз таможенник попросил нас открыть пару чемоданов, но даже не заглянул внутрь. Зато ему очень интересно было увидеть мотор "Опеля". Он задал мне несколько технических вопросов и, почувствовав себя смущенным оттого, что проявил неподобающее любопытство, захлопнул капот. Он прошел с нами через маленький садик в здание таможни, поставил в паспорта печать и пожелал нам доброго пути.

Мы пересекли границу с Россией.

Глава 17

Первые впечатления от России

Ханс впервые попал в Россию, но я уже был здесь. В тот год, когда родился Марк Петер, вместе с группой из Голландии, Германии и Дании я побывал на Московском молодежном фестивале. Это было очень похоже на съезд коммунистической молодежи в Варшаве. В Москве мы пробыли всего две недели, и, конечно, программа нашего пребывания была подробно расписана. Тем не менее в качестве разведки эта поездка была исключительно ценной. Некоторые вещи произвели на меня особо сильное впечатление.

Теперь, когда мы с Хансом ехали по российским просторам, я стал вспоминать. Нам нужно было добраться из Бреста в Москву, покрыв расстояние в семьсот миль. Все это время я делился с Хансом воспоминаниями о моей предыдущей поездке.

Гостиница, в которой меня поселили, на самом деле представляла собой гигантские казармы. Она находилась в пригороде, в восьми милях от Москвы. В первый же свободный вечер я отправился гулять по поселку в поисках церкви.

Это была русская православная церквушка. Когда-то она была центром деревни и стояла перед единственным колодцем. Теперь она была почти полностью разрушена. Высокая трава поднялась там, где когда-то была тропинка. Окна были забиты досками. Рядом лежали груды ящиков, словно это здание использовалось под склад.

Я обошел церковь кругом и все искал крест, но не нашел. И затем, когда обходил ее во второй раз, я увидел то, чего никогда не забуду. Из щели входной двери выглядывал маленький букетик желтых свежих цветов!

Подойдя поближе, увидел сотни увядших цветов, лежащих на земле. По-видимому, эти букеты менялись регулярно. Я представил

сельскую женщину, одетую во все черное, тайком пробирающуюся по ночам к церкви, чтобы с любовью почтить Божий храм.

В то воскресенье я отправился в единственную в Москве протестантскую церковь, которая продолжала действовать. Судя по тому, что я прочитал в голландской прессе, я предполагал увидеть маленький и деморализованный приход.

Сначала я усомнился, что попал по адресу. Чего ждали люди, выстроившиеся снаружи в длинную линию? Я тоже неуверенно встал в очередь, когда вдруг ко мне подошел человек и заговорил по-немецки.

"Вы пришли в церковь?"

"Так значит, это церковь?"

"Да, конечно. Пойдемте со мной. Для иностранных гостей у нас зарезервирован специальный балкон".

Мы вошли через маленькую дверь, оттуда вниз по коридору, а затем по стальным ступенькам поднялись на балкон. Там моим глазам впервые предстало зрелище, к которому я так привык за последующие годы: богослужение в Московской протестантской церкви. Зал был прямоугольным, узким и длинным, с двумя рядами балконов по обеим сторонам. Впереди находилось возвышение с местами для двенадцати человек. Там же стоял прекрасный орган, а восточную сторону украшало витражное стекло, на котором были написаны слова, переведенные моим новым другом как "Бог есть любовь". Церковь была рассчитана на тысячу человек, но в то утро в ней присутствовало не менее двух тысяч.

Ни разу раньше я не видел, чтобы в одном здании находилось так много людей. Все места были заняты. Люди стояли даже в проходах. Балконы тоже были переполнены. Затем началось пение. Две тысячи сочных славянских голосов звучали удивительно слаженно. Они заглушали орган. Богатые, полнозвучные, мощные мужские голоса. Я закрыл глаза, и мне было легко представить, что я слышу небесный хор. Я был так растроган, что прослезился.