Брат Андрей, 'Божий контрабандист'

Это было мое первое знакомство с понятием "наш" в современном Китае. Везде я слышал такие выражения, как "наш" поезд, "наша" революция, "наш" первый китайский автомобиль. На железнодорожном вокзале в Кантоне я увидел, каким образом возникали и поддерживались эти патриотические чувства. Повсюду лежали кипы бесплатной, прекрасно отпечатанной литературы с красивыми иллюстрациями. То же в гостинице, где я остановился: везде брошюры - в вестибюле, в обеденном зале, на каждой лестничной площадке. В отелях печатная продукция была на европейских языках - немецком, английском, французском - явно в расчете на туристов. Но в остальных местах эта литература предназначалась для своих граждан. Все журналы, газеты, фильмы и пьесы несли в себе некий подтекст. Мы благодарны революции. Мы ненавидим Америку.

Однажды вечером я пошел в театр, где выступала труппа детей-акробатов. Маленький комедиант, изображавший проказника, все время пытался зажечь хлопушку. Но каждый раз, когда бикфордов шнур вот-вот готов был поджечь порох, герой пьесы успевал его затушить. С каждым эпизодом хлопушка становилась все больше, пока наконец не превратилась в атомную бомбу, наверху которой красовался огромный американский флаг. И опять в самый последний момент герой спас ситуацию и уничтожил бомбу. При этом все зрители от радости соскочили со своих мест и в порыве патриотизма дико захлопали в ладоши.

Другая тема пропаганды - революционный энтузиазм - была такой же неослабной и такой же отуплБющей. Во время моего пребывания в Кантоне я посетил дом престарелых. По европейским стандартам он был очень примитивным, но старики выглядели довольными: одни ткали, другие убирали территорию, все были заняты каким-нибудь производительным трудом.

Руководитель этого дома, старушка лет за восемьдесят, приветствовала меня через переводчика и произнесла небольшую речь. Она говорила о том, какими счастливыми и полезными чувствуют себя старики после революции. "До освобождения, - сказала она, - стариков оставляли умирать в поле. Но после все стало иначе".

Пока говорила руководительница, остальные старики не смотрели на нас, но продолжали упорно работать. Каждый раз, когда она произносила слова "после освобождения", будто по команде все лица оживлялись. Все начинали хлопать. И когда старушка продолжала речь дальше, они опять возвращались к осуществившейся мечте своей старости.

Но если энтузиазм стариков казался не слишком добровольным, то с молодыми людьми было иначе. Моя юная переводчица в Шанхае явно обладала пылкостью евангелиста. "Раньше" Шанхай был известен своими проститутками, но "после революции" проституток забрали в трудовые лагеря, где научили полезным ремеслам. "Раньше" Китай славился самым низким уровнем грамотности в мире, но "после" он достиг больших высот в образовании. И так далее и тому подобное.

Такого рода разговоры все более побуждали меня увидеть китайскую коммуну в действии. В конце концов, гиды были

правительственными чиновниками, прошедшими специальную подготовку. Конечно же, средний рабочий не мог каждый раз излучать такое сияние при слове "после".

За время своего пребывания в Китае я посетил шесть коммун. В первой было более десяти тысяч человек. Именно здесь я впервые попал в дом простого китайца.

Я сам выбрал этот дом, маленький, с соломенной крышей, на боковой улице. Мне разрешили посетить его без предупреждения. Дверь открыл старик. Вместе со своей старой женой и с неизменной улыбкой он продемонстрировал нам свое жилище. Было очевидно, что они гордятся им. Несколько раз они показывали запасы зерна в цилиндрическом ведре, сделанном из бамбука. Я спросил через переводчика, нет ли у них мышей. Старик засмеялся.

"У нас есть мыши, - сказал он, - но теперь мы их не боимся, потому что зерна достаточно и для нас, и для них. Но раньше было не так".

Раньше. Моя беда заключалась в том, что я не имел представления об этом "раньше". Я был обычным гостем в этой сложной стране, и мне не с чем было сравнивать. Например, в другой коммуне мне показали больницу, которая в Голландии считалась бы наихудшей из возможных. В операционной наверху не было освещения, на пустых полках не было лекарств, а в некоторых палатах отсутствовали не только простыни, но и матрасы. И все же гид явно хотел убедить меня, что это самое передовое достижение в этой области.

Но я не мог сравнить увиденное с тем, что было "раньше".

В Шанхае я решил разыскать секретаря Y.M.C.A., с которым познакомился в Москве. Порасспросив в гостинице, к великой своей радости, я узнал, что Y.M.C.A. все еще функционирует. Но когда я пришел туда, моя радость исчезла: я увидел там только старых дам, игравших в настольные игры. Все, что осталось от Y.M.C.A., была вывеска Ассоциации.