Брат болотного края

Мама в домашнем халате с запахом. Длинные концы развязанного пояса подметают пол. Она подхватывает один и засовывает в карман. Откидывает голову и смеется, подмигивает Лесе. Мамины волосы подстрижены коротко, ежик смешно топорщится, от этого шея кажется совсем тонкой. Мама наклоняется, позволяет провести ладошкой по колючей макушке. Леся гладит маму по голове и тоже хохочет, но тихонько, чтобы не разбудить бабушку.

Картошка уже почищена и плавает в кастрюле с холодной водой. Картофелины как маленькие, обглоданные ножом во время чистки утопленники. Мама тычет пальцами в их белые бока, и они уходят на дно, но каждый раз всплывают. Лесе становится скучно, она дергает за тряпичный пояс. Раз. Другой. Мама стряхивает с себя оцепенение и начинает кружить по кухне. Тяжелая бутылка оливкового масла с грохотом валится с полки, но не раскалывается, теряет пробку и катится по полу. Леся спрыгивает с табурета, ловит ее, прижимает к груди.

— Надо смешать масло и розмарин, — говорит мама. — Роз-ма-рин.

У Леси в садике есть и Роза, и Марина, обе вредные и некрасивые. Одна рыжая, с огромной родинкой на шее, другая рыхлая и любит щипаться. Поэтому Леся расстраивается, но мама открывает шкафчик и оттуда пахнет так странно и прекрасно, что все расстройство исчезает.

— Слышишь? — говорит мама. — Сосной пахнет, как в лесу. В лесу. Вот ты Леся, а он — лес.

Хочется дышать глубоко и часто. И Леся дышит, даже голова начинает кружиться. И мама тоже дышит. Они сидят за столом, в кастрюле тонут обглоданные картофелины, весь пол в очистках и лужицах оливкового масла, за стеной уже проснулась бабушка, теперь она ищет тапки, чтобы прийти и разогнать их с мамой по постелям. А они сидят и дышат смесью леса и таинственных трав, живущих в верхнем кухонном шкафчике, и нет ничего важнее этого.

— Пойдем, говорю, — тянет Лесю за руку сова.

Первой померкла кухня, забирая с собой утонувшую картошку, следом за ней мама — безумная улыбка, стеклянные глаза, короткий ежик волос и распахнутый плюшевый халат. Остался только запах — пряная сосна, иноземная и острая, далекая и пахучая.

— Роза и Марина. Роз-ма-рин, — повторила Леся и послушно зашагала дальше.

Дорожка вела их все выше, мягко уводила со дна оврага. Пробравшись через валежник, исцарапанные и измученные, они выбрались наверх, оставляя за спиной покатый склон, поросший жестким багульником.

— Теперь уже немного осталось, — пробормотала сова и заспешила к темнеющему впереди еловому бору. — Вон туда нам, пошли скорее.

Тропа, петлявшая между стволов и низких лапищ, была хоженой. Ни тебе упавших веток, ни кочек с низинами, затопленными холодной жижей. Они легко пересекли узкий перелесок и вышли, наконец, к поляне. Глаза, привыкшие к лесной полутьме, заслезились от солнца, забравшегося в зенит. Леся обтерла лоб, сощурилась, чтобы оглядеться, и пока топталась в нерешительности, сова успела зайти ей за спину.

— Вот и пришли, — сказала она, переходя на шепот.

«Куда?» — хотела спросить Леся, но тут глаза привыкли к яркому свету и вопросы отпали сами собой.

В центре поляны — вытянутого овала короткой, будто подстриженной, даже на вид острой травы цвета жженного сахара, — стоял он.

— Бобур, — назвала его имя сова. — Поклонись.

Леся шагнула вперед, опустила голову, чуть прогнула спину.

Он не шелохнулся. На самой его вершине могучие переплетения истончались. А раскидистые короны венчали каждая свою голову, свое тело и раструб, изогнутый и покатый. Раструбы лежали на земле одной стороной и устремлялись в небо с другой, у них кружила стая черных птиц.

— Вороны, — ревниво вздохнула сова. — Он любит воронов.

— Кто он?.. — Пересохший рот плохо слушался, язык так и норовил прилипнуть к небу.

— Бобур.

Больше ответа не нашлось, да и где искать его, если не в глубине воронок, служащих ему опорой? Лесе захотелось подойти ближе, заглянуть в их призывную глубь, разглядеть во тьме нутро, может, закричать туда, чтобы услышать, как вторится эхом ее собственный голос. А может, услышать, как ворочается там могучая жизнь Бобура.

То ли чудище, то ли божество, то ли лесной гигант, то ли плод сумасшедшего зодчества. Он безмолвствовал и высился. Он наблюдал и выжидал.

— Пойдем, — подтолкнула Лесю сова. — Не смотреть пришли. Про рябинку расскажешь, уж ему-то не соврешь.