Брат болотного края

Как соврать безмолвному гиганту, Леся придумать не успела. Потому шагнула навстречу, широко распахнув объятия, будто к старому другу. Мол, смотри, нет во мне ни страха, ни коварства, ни желания обмануть. Сова шла позади, но быстро отстала, замялась, остановилась. Леся того не заметила. Внутри нее зрело тепло, спокойное и ровное — не злого огня, а домашней печки. Острая трава приятно щекотала ноги, боль в бедре утихла, усталость от бессонной ночи растеклась по телу приятной ломотой. Леся скользнула под раструб, обогнула второй, прикоснулась к третьему и опустилась между ними — в самой сердцевине чудища, которое чудищем и не было. Над головой Леси сходились в одно изогнутые лапы Бобура, чтобы взметнуться вверх коронами — пристанищами черных воронов, любимцев и умниц. Под Лесей мягко пружинила земля, рыхлая, но не вскопанная, влажная, но не топкая. Живая. Леся раскинула руки, ладони уперлись в плетеное тело гиганта.

— Здравствуй, это я, — шепнула Леся, готовая услышать ответ.

Глубокий, рокочущий, раздающийся из ниоткуда и сразу отовсюду. Ответ, приказ, приговор, истину, которая в одночасье изменит все. Гул всего леса. Шепот каждого листа в нем. Леся ждала, что на нее нападет внезапный и вещий сон, покажется оживший морок, опустится туман, скрывающий сущее, открывающий иное.

Словом, хоть что-нибудь. Явное, скрытое, чуть уловимое, сбивающее с ног своей мощью. Что-нибудь, но только не то, что стало ей ответом.

Абсолютное ни-че-го.

Волчий потрох

Демьян.

Под ногами хлюпало. Каждый шаг давался труднее предыдущего. Ботинки — неподходящие, слишком городские, с щегольскими замочками по бокам, — погружались в жижу всей своей рифленой подошвой и вязли, вязли нещадно. Демьян выдергивал ногу из топи, а вторая уходила еще глубже. Перекрученные стволы осинок становились опорой. Так, от одной к другой, Демьян и шел, беззвучно ругаясь себе под нос.

Хотелось послать все к черту. Прямо здесь, посреди болотистого перелеска. Оглядеться, вызнать по мху, где тут север, и зашагать к краю чащи, выбраться на дорогу, обойдя серый дом по крутой дуге, остановить попутку, расплатиться деньгами, спрятанными на дне рюкзака, и через час оказаться на окраине города. Что положено делать, схоронив мать и сестру? Пить, наверное. Беспробудно. Вот этим и стоило заняться. А когда кровь в жилах медленно сменится на водку с пивом, можно отыскать в недрах города Катерину. Приползти к ней, припасть к ногам, заскулить, заголосить. Бабье сердце — мягкое, любящее — так и вовсе как масло, потекшее на солнце. Катя простит. Катя примет. А там и в универе можно восстановиться. Делов-то. Ерунда. Так и надо поступить. Надо. Главное, решиться и уйти.

Пока Демьян пробирался через болотину, успел принять это решение с десяток раз. Каждый — крепкий. Каждый — прочный. Но он все шагал на восток, выдергивая себя из топи, пригибался к земле, срывал травинки, нюхал лишайник, бросал палочки, чтобы поглядеть, каким концом упадут. Словом, делал все, что велено, когда выискиваешь след. И след этот вел его куда угодно, но только не на север, в обход серого дома, к дороге и городу. Куда угодно, только не к Катерине — мягкой, теплой и живой. След был холодным и скользким, пах он скисшей кровью, старыми ранами и бесконечностью существования после конца. Теткой он пах. Поляшей.

Если кто знает, куда подевался родовой кинжал, если кто видел, где обронил его Хозяин, пока без памяти шел к дому, гонимый хмарью, так это она.

— Найди кинжал, — сказала Матушка и умерла.

«Найди кинжал» вместо прощания. Что говорят матери, покидая первенца? Я люблю тебя? Я горжусь тобой? Будь счастлив? Будь жив? Помни меня? Я прощаю тебя? Я прошу прощения? Что говорят простые женщины простым своим сыновьям? Демьян не знал. Ему — непростому, лесному, дикому, — не было даровано обычной матери. Только Матушка.

— Найди кинжал, — сказала она и умерла.

Теперь хоть сам умри, но найди его. Демьян хотел бы плюнуть, растереть и забыть. Но обескровленные губы Матушки все шептали ему. Давали последний наказ. Найди что обронил. Найди что потерял. Найди. Найди.

— Волчий потрох, — ругался Демьян, пробираясь по болотине, оскальзываясь, пачкаясь в жирной грязи. — Чтобы сгинуло тут все, чтобы провалилось.

Можно было чертыхаться хоть до самой зари, хоть до следующей. Но кинжал следовало найти. Иначе не будет покоя. А как найдешь, так хоть огнем все пусть полыхает. Лежке всучить, хлопнуть брата по плечу, мол, не моя теперь это беда, братец, вот тебе отцовы регалии, правь мудро и процветай. Или сдохните тут все к зиме. Свое я дело сделал. Кинжал нашел. Нашел кинжал. Вот он.

Демьян ощущал его тяжесть на поясе. Мог до трещинки, до самой малой потертости вспомнить рукоять в кожаной обмотке и острое лезвие, точеное сотни раз. А вот где оборонил его — не помнил. Как с Полей говорил, как сгустилась над головою хмарь — помнил. А как побежал к дому — нет.