Брат болотного края

Демьян обтер запотевший лоб, схватился за низкий сук деревца, измученного настолько, что не разобрать — осинка ли, ольха, вяз, может? Без имени, без сил стоит. Готовится умирать. Демьян осторожно вытянул ногу из топи, поискал, где посуше, опустил туда. Шаг за шагом, маленько помаленьку. К утру авось и выберешься. Он успел обойти деревце, даже новое разглядеть, почти уже схватился за него, как позади забултыхалось, заскулило чуть слышно.

— Убью суку!.. — взвыл Демьян, обернулся рывком, погружаясь в болотину по середину икры. — Выходи! Выходи кому говорю!

Но вместо круглых глаз шишиги, вместо рук ее цепких, вместо серой в чешую кожицы в низине бултыхалось что-то мохнатое и маленькое. Рвалось из топи, вязло все глубже, скулило, проглатывая гнилую воду распахнутой в страхе пастью. Кутенок тонул медленно, больше замерзая, чем захлебываясь. Но оставалось ему недолго.

Мало, но точно больше, чем нужно было Деме, чтобы рухнуть плашмя на живот прямо в грязь и жижу, подтянуться на руках и поползти к нему. Ледяная вода свела зубы, рубаха тут же промокла насквозь, прилипла к телу. Прохладная ночь вмиг стала ночью студеной. Демьян осторожно полз к кутенку, стараясь не испугать его еще больше. Не вышло. Зверек скосил налитые кровь глаза, взвыл отчаянно и забарахтался, забился в топкой грязи.

— Ну-ну, тихо, — беззвучно просил его Демьян. — Не успею же.

Чем сильнее вырывался из болотины щенок, тем глубже в ней увязал. Давно, в волчьи свои годы, Демьян сумел бы успокоить его одним утробным рыком. Но рот давно забыл, как бывал звериной пастью. Оставалось ползти.

Кутенок проваливался с головой, выныривал, клацал зубами, хватал воздух и снова уходил в топь. Демьян бросил тело вперед, пальцами нащупал мокрую шкирку, вцепился в скользкий мех. Оставалось дернуть на себя так, чтобы волчье тельце выскочило из болотины, как пробка из горлышка бутылки.

Кутенок, окоченевший от страха и холода, забился отчаянно, но Демьян держал крепко. Мышцы ныли от напряжения, нужно было сжаться в пружину, всю силу отдать в руку, всю кровь пустить туда, всю злость на болото.

Раз. Демьян глубоко вдохнул. Два. Выдохнул. Из нутра прорвался позабытый рык. Три. Острая боль пронзила заледеневшую в топи ладонь. Твариные мелкие зубки впились в человечью плоть, чтобы отвоевать добычу. Добыча с писком рванула наружу. Страх перед шишигой оказался сильнее болотного. Мокрый кутенок пронесся мимо распластанного Демьяна. Но оставшаяся без ужина шишига и не собиралась разжимать челюсти.

Забыв про болотину, Демьян вскочил на ноги, тут же увяз до колена, но и не заметил того. На вырванной из топи руке повисла мелкая тварь. Круглые водянистые глаза смотрели нагло и голодно. Мелкая тварь человека не боится. А Хозяина в нем она не почуяла. Как почуешь, если самозванец он, без кинжала и Батюшкиного одобрения?

Сломать тонкую шею оказалось проще, чем переломить сучок. Демьян размахнулся и с силой ударил повисшей на руке тварью по камням, наваленным с краю болотины. Шишига пискнула, задергала лапками — каждая гнулась во все стороны, каждая заканчивалась пятью длинными пальцами с острыми когтями, — и затихла. Подернуло мутной пленкой водянистые глаза. Обвисли кожистые складки на пузе. Разжались цепкие челюсти.

Демьян с отвращением отбросил от себя мертвое тельце. Из прокушенной ладони к запястью потекла кровь, смешалась с болотной гнилью. Дему замутило, даже ноги стали мягкими. Так-то тебе, Хозяин леса, получи заражение. Самое простое, банальное заражение крови. И сдохнешь ты от него, как все остальные. Как любой безумец, которого Батюшка вел на заклание к озеру. Сдохнешь. От укуса мелкой шишиги. Смешно! Чего же ты не смеешься?..

От боли и отвращения хотелось выть. От холода и сырости — плакать. Демьян рванул промокший край рубашки, кое-как обвязал руку. Боли он не чувствовал, тяжесть одну.

Когда за спиной раздался сухой кашляющий смех, он позволил себе зажмурится. На одну секунду. Просто чтобы проверить, может, все это сон? Может, на самом деле он лежит сейчас в общажной комнатушке. А Катерина — теплая со сна, с тяжелой грудью и мягкими бедрами, — спит рядом, прижимается к нему своей наготой, обнимает, сопит сладко. Может, нет никакого леса.

Смех сменился утробным рыком. Демьян открыл глаза. Рык повторился. Либо у Кати тяжелый бронхит, либо за спиной его готовится к прыжку волк, пришедший мстить за перепуганного кутенка.

— Не смотри зверю в глаза, пока сам зверем не станешь, — стращала Аксинья, готовя густой отвар, а дым поднимался от котелка строго вверх, как нарисованный.

Они стояли на влажной траве лобной поляны. Рассвет только пробился через низкие тучи, был холодно, и Демьян сдерживал озноб. Матушка босиком прошлась по холодной земле и глядела на сына с презрением, которого, впрочем, не выдавала. Огонь лениво согревал воду, травы, любовно разложенные на чистом холсте, лежали рядом, Матушка медленно опустилась на колени, глянула коротко, Демьян рухнул, где стоял, больно отбив левую щиколотку.