Брат и сестра

Учился Терпачев всегда ровно: как стал в пятом классе круглым отличником, так с тех пор, из года в год, ниже этого уровня не спускался. За что бы он ни принимался, почти все ему удавалось, и, казалось, без особого труда. Он имел хороший голос: пел и декламировал; без его участия не проходил ни один спектакль на школьной сцене, ни один концерт. Терпачев готовился стать актером. Большинство ребят, кто его знал близко, были уверены, что и это ему удастся. Терпачев обладал, по их мнению, всеми данными: рост, голос, смелый взгляд зеленовато-карих, немного навыкате глаз и умение непринужденно, одинаково уверенно держать себя и с маленькими и с большими.

По воскресеньям Терпачев занимался в театральной студии, в одном из переулков на Арбате. Вместе с ним посещал студию и Яша Шварц, мечтавший о комических ролях, низкорослый, добродушный юноша с неустойчивым характером. В классе он сидел на парте сзади Терпачева и Люси Уткиной. Яша, как тень, всюду следовал за Терпачевым. До восьмого класса они сидели на одной парте, были неразлучны, и если расставались на перемене, то уже через несколько минут в коридоре раздавался вопрошающий голос одного или другого: «Где Шварц?», «Никто не видел, где Виктор?» За то, что они всегда ходили вместе, их прозвали «Бобчинский и Добчинский».

Но равенства между этими приятелями никогда не было. Шварц неизменно находился у Терпачева в подчинении: то сторожил его портфель, пока Виктор, по дороге из школы домой, ввязывался где-нибудь в игру в футбол, то бежал куда-нибудь с его поручением, а при совместных дежурствах Шварц выполнял за Терпачева почти все обязанности. И все это он с давних пор делал легко, под флагом неразлучной дружбы и братского тяготения обоих к театральному искусству. Постепенно даже внешность Шварца приспособилась к подчиненной роли: с его узкого, продолговатого, с тонким хрящеватым носом лица никогда не исчезала робкая улыбка, как бы говорящая: «Не надо меня обижать — я маленький». При этом он имел привычку переступать на одном месте с ноги на ногу, потирая руки, словно ему постоянно было холодно.

Шварц был ошеломлен, когда Терпачев в начале занятий в восьмом классе вдруг сел на парту с Люсей Уткиной. Неожиданным это было только для Шварца. Для всех остальных ребят было вполне естественным, что Люся и Терпачев сели вместе, их взаимная привязанность развивалась на глазах у класса, и все отнеслись к этому просто и доброжелательно.

Шварц тяжело переживал «измену друга», но, быстро переболев ревностью, сумел приноровиться к новому положению, с той только разницей, что всю прежнюю покорность по отношению к Терпачеву и готовность к услугам он распространил теперь и на отношения с Люсей.

На школьных концертах и во время спектаклей Терпачев как исполнитель всегда имел успех. Неплохо обстояло дело у Терпачева и дома. В семье, кроме Виктора, детей не было, расточать свои заботы и ласки ни отцу, ни матери больше было не на кого. Работа отца сплачивалась очень хорошо — он занимал должность старшего мастера в цехе крупного завода, — Виктору ни в чем не отказывали.

Своим классом Терпачев не особенно дорожил. Его неодолимо тянуло к старшим: он находил способ участвовать в спектаклях, устраиваемых десятыми классами, не отставал от них, когда они отправлялись на экскурсию, посещал с десятиклассниками музеи и театры. Причем и к ним у Виктора не было заметно какой-либо привязанности, — общение со старшими он рассматривал просто как одну из возможностей поднять свой авторитет. По такому же признаку Терпачев отказывался или же соглашался выполнять те или иные комсомольские и общественные поручения. Охотнее всего он выполнял те поручения, которые давали ему возможность проникать в учительскую и в кабинет директора, чтобы там демонстрировать оперативность, находчивость и умение.

Все особенности характера Терпачева угадывались ясно по одному только выражению его лица и по походке. Особой скрытностью Терпачев не отличался, и у него не было стремления что-либо маскировать в себе. Черты лица он имел резкие, волевые: туго сомкнутые, когда молчит, губы и сжатые челюсти, так что проступают и шевелятся желваки на скулах, гладко зачесанные назад светлые волосы, но не мягкие, как у большинства белокурых людей, а жестковатые, прямые. Он мог бы считаться даже красивым, — таким он и был для Люси Уткиной, — но большинство девочек находили, что его сильно портят холодные, зеленовато-карие, немного навыкате глаза. Что касается роста, — только лишь Шура Космодемьянский был ему под стать; даже Симонов и тот уступал ему. Но Шура держался простецки, как бы стесняясь преждевременной солидности, а Терпачев, наоборот, держался не просто: со всеми был суховат, подтянут и подчеркнуто собран, этому вполне соответствовало и постоянное выражение лица, определявшее его отношение к окружающим: вы, мол, как хотите, а я цену себе знаю!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ