Брат-юннат

Через минуту снова зашаркали сланцы, и в столовую вошёл Сергей. Он держал за шею толстую, блестящую гюрзу, которая отчаянно дёргалась.

Мы одеревенели, превратившись в одно целое со столом.

Чтобы попасть в зимник фламинго, где складировались остальные змеи, Сергею требовалось пройти через комнату. Но едва он шагнул вперёд, мы, не соображая, что делаем, попятились. Центр тяжести недопустимо сместился, и коллектив отдела, звеня посудой, полетел на пол. Одновременно незакреплённая крышка стола махнула, словно крыло кондора, и ударила Сергея по руке. Змея, вращаясь, взлетела под потолок. На миг она превратилась в воздушного змея, потом грузно шлёпнулась на поднятый край крышки и покатилась к нам, корчась как огромный червяк. Лежащая на полу Тетерина заревела. В отчаянном рывке она пихнула гюрзу черенком швабры, словно бильярдный шар кием. Гюрза пролетела по дуге и упала в старый эмалированный таз с остатками мешанки. Сергей, словно фокусник, в мгновение ока обернул его сдёрнутой со стола клеёнкой и спокойно продолжил прерванный путь.

Едва он скрылся, Тетерина вскочила и заложила дверь чёрного хода шваброй. А когда Сергей постучал с той стороны, наотрез отказалась открывать.

Моему шефу пришлось вернуться к фламинго и перелезть через сетку, что в сланцах делать очень неудобно.

И всё бы на этом закончилось, если бы бдительные посетители не приняли Сергея за вора. Хотя он уверял, что работает в зоопарке, и в доказательство предлагал себя понюхать (одежда служителей пропитана характерным запахом животных), шефа отвели в администрацию, где ему пришлось объяснять директору причину своего странного поведения.

13 клетка

Постепенно я подружился со всеми работниками отдела. Даже Тетерина стала относиться ко мне мягче. Во всяком случае, она больше не тыкала в меня поварёшками и не толкала кастрюлями. Иногда она становилась пугающе ласковой: за чаем просила не стесняться и брать побольше конфет. Правда, сама она никогда и ничего для нашего стола не покупала.

Чаще всего я работал на Пруду. В его нижнем водоёме бултыхалась и толпилась по берегам пёстрая группа уток: огари, пеганки, кряквы и различные нырки. Верхнюю обжила сердитая пара чёрных лебедей, к которым лишь по недоразумению могла залететь дикая кряква. Разобравшись, куда её занесло, она в панике взлетала и скрывалась за серебристо-зелёными кулисами плакучих ив. Промедли она немного, и лебеди стали бы её топить.

В густых зарослях ивняка на склоне обитали серые цапли. Они выходили на открытое место лишь в час кормления. Орудуя клювами, словно китайскими палочками, цапли быстро заглатывали свою порцию рыбы и вновь растворялись среди густых ветвей.

Остальной территорией владел серый журавль Журик. Он был большим хулиганом. Из всех птиц Журик доставлял мне больше всего неприятностей. В какой бы точке Пруда я ни оказывался и как бы ни старался избежать встречи с журавлём, он всегда появлялся рядом и глядел злыми глазами из-под своей красной бухарской тюбетейки. При этом он совершал ритуальную чистку перьев: ставил их дыбом и перебирал клювом. Для посетителей это была мирная, даже, пожалуй, умилительная картина. Но затем происходило такое, от чего они ахали: Журик бросался на меня и начинал клевать. Это было очень обидно! Ведь он клевал того, кто приносил ему корм! При этом Журик почему-то старался «отрезать» меня от своей кормушки, куда я нёс мешанку. Не желая рисковать, я высыпал корм на землю и перепрыгивал через ограду. Если же расстояние между мной и журавлём было слишком мало, бегство становилось опасным. Чтобы не получить удар в спину, приходилось принимать бой, и я делал выпад ведром. Опешивший журавль снова принимался «чистить перья». И вот тут следовало не мешкая перескочить забор.

Ещё на территории Пруда обитали журавли-красавки и стая шикарных, но нервных венценосных журавлей с коронами золотистых перьев. Несмотря на многочисленность, эта группа жила незаметно. Большую часть дня она пряталась от Журика за холмом, поросшим низким кустарником. Лишь дважды в день журавли выходили к кормушкам и быстро скрывались, стоило неподалёку показаться красной бухарской тюбетейке.

14 клетка

Я в меру сил помогал всем служителями. И лишь Тетерина не подпускала меня к своим птицам.

– Не надо мне тут! – говорила она. – Напортачишь, а потом отвечай!

И, встряхнув огромный помятый тазик с мешанкой, шла кормить своих драгоценных эму.

Это недоверие меня огорчало. Правда, кое в чём Тетерина была права. Если в отделе и были по-настоящему опасные птицы, то это, безусловно, эму. И дело не столько в их силе, сколько в глупости.

К тому же у этих гигантов шалили нервы. Достаточно было резкого движения, чтобы птицы с ногами тираннозавров припускали по загону, как скаковые лошади.

Единственным человеком, на которого эму реагировали иначе, была Тетерина. Увидев её, они забивались в угол, ложились на землю и закрывали глаза.