Кто ж ему даст-то, этому несчастному Сашке жить, сколько ему захочется?.. Родители ему быть опорой не хотят. У "обычных людей" вложить деньги, чтобы врачи прикончили их собственного ребёнка - обычное дело. А Максим ещё слишком мал... хотя...
- А ведь его даже не похоронят по-человечески, - вдруг процедил старший брат со злобой и вдруг глаза его, светлые серые глаза, зажглись яростью и темнотой, - И знаешь... я тут такую ужасную вещь прочитал... аж спать не мог!.. Представляешь, из их трупов - из трупов убитых нерождённых детей - кто-то выдумал делать какие-то лекарства, типа для омоложения или ещё какой-то хренотени... и... - голос его задрожал, - И я прочёл, что какие-то врачи нарочно склоняют матерей, мол, ваш родится больной, хотя им на самом деле нужен его труп... тот самый "абортивный материал", из которого делают какую-то лекарственную хренотень... а матерям всё равно! Они не все даже догадываются, что будет с телом их ребёнка потом! Они выбрасывают его... и из него потом врачи и учёные делают какую-то хренотень... - тут Максим сорвался на крик: - Я не хочу, чтобы из Сашки сделали лекарство от морщин!!! Пусть ходят с морщинами те, кто стареет!!! Пусть колют химию, какую-то дрянь... Пусть колют что угодно!!! Но только не из Сашки!!! Это мой брат!!! - челюсть его задрожала, - Это мой брат... если жить не дали, то делать из него хренотень зачем?!
И мы долго молчали. Потерянно. Максим... я взглянул на него мельком - и отвернулся: Максим плакал. Отчаянно, убито.
- Знаешь, я тут читал... - сказал он наконец, - Какой-то вьетнамец, Тонг Фуок Фук, пятнадцать лет забирал их тела из больницы - и хоронил. Я удивился, как только у него хватило сил... но он считал, что нерождённые - тоже люди - и надо их хотя бы похоронить по-человечески. А ещё он нескольких детей спас - ему их матери на воспитание отдали.
- Хороший мужик... - задумчиво сказал я.
Скосил взгляд. И в моей душе шевельнулась надежда: глаза Максима вдруг вспыхнули огнём - какая-то новая идея пришла в его голову - он всё ещё тащился под огнём, тащил свою драгоценную ношу.
- Хотя это, наверное, бредовая идея... - добавил он, вздохнув.
- Почему бредовая? Если есть хотя бы надежда, хотя бы хлипкая надежда, что Сашке она поможет, то почему бы и?..
- Я... я сделаю гроб для Сашки, - сказал задумчиво Максим, - Найду красивое место в лесу - выкопаю яму - и сфотографирую. И принесу им. Скажу: не дадите Сашке жить, так дайте хоть мне похоронить его по-человечески. Сашка же человек! Он - не кусок мяса!
Я не знал, отдадут ли Сашку брату, если убьют, но смолчал. Не стоило отвлекать юного бойца на мрак и спокойствие окопов, когда дыханье парня на его руках ещё не оборвалось, а до врачей было ещё не близко. Пока один ещё дышит, а другой ещё идёт или хотя бы ползёт - надежда ещё жива. И этот бой ещё не проигран...
- Попробуй, - сказал я ему, - И благослови тебя Бог!
- И меня, и Сашку, - сердито поправил меня юный мужчина, - Сашке тоже нужно Божье благословение!
- И пусть благословит Бог вас обоих! - сказал я ему от всей души, - Чтобы у Сашки была возможность жить!
Может, мои благословения и поддержка Максима хоть как-то поддержат и Сашку? Сам-то я для родителей Максима - не аргумент, увы... но пока душа Максима горит - ещё не всё потеряно.
- Жаль я не взрослый, - добавил парнишка угрюмо, - Взрослого бы, может, они и послушали.
- Как это ты не взрослый?
- Ну, мне же только двенадцать лет...
- Мальчик становится мужчиной, когда преодолевает трудности и начинает кого-то защищать.
- Э... а разве не?.. - он растерялся, но как-то многозначительно примолк, не договорив.
- Разве не что?
- Ну... когда он... он и женщина... и...
- Если бы все юнцы становились мужчинами только от того, что поимели женщину, в мире бы стало намного спокойнее жить. А так, увы, в мире много детей, которые никого защищать не хотят и живут только ради удовольствий, а от трудностей и боя сбегают. Иногда даже ещё первой пули не просвистит над головой - и фьють - и в кусты, - поморщился, вспомнив парочку юнцов. К счастью, только парочку из всех новобранцев. Да и один из них потом взялся за ум. А вот второго пристрели. В попытке дезертирства. Наши или не наши - меня как-то особо и не волновало.
Мы какое-то время молчали. Потом он пошёл в сторону дома. Уверенно пошёл, хотя и хромал.
- На третьем этаже в вашем доме живёт Владимир Петрович - плотник, - прокричал я ему вслед, - Если у вас досок и инструмента нет - у него спросил.
- Спасибо! - он поднял над головой правую руку, сжатую в кулак.
Я с гордостью проводил молодого бойца взглядом, чувствуя себя если уж и не генералом целой армии, то хотя бы главным в нашей роте точно. Хорош стал! Вон, как идёт! Всё-таки, трудности закаляют мужчину... даже неудачи закаляют дух... Хотя мне очень хочется, чтобы Сашка всё-таки выжил.
Сашка... эх, Сашка... я тебе никто и звать меня никак, но почему-то меня зацепила твоя судьба! И очень уж мне хочется, чтобы ты смог родиться!