Брат мой

-- Почему ж ты молчишь-то как каменный?

-- Потому что мне тоже жалко.

-- А меня так вот никому не жалко!.. Или ты это -- из жа-лости?

Иван повернул ее лицом к себе.

Валя быстро смахнула ладошкой слезу.

-- Господи... так скоро и такой дорогой стал. -- Валя сняла у него с подбородка табачинку, прижалась горячей ла-дошкой к заросшей щеке, погладила. -- Колючий...

Иван обнял ее, прижал к груди. Долго стояли так.

-- Валя, Валя... Мне кажется, я сумку отнимаю у нищего на дороге.

-- Ты про Сеню?

-- Про Сеню и про...

-- Ну а что же мне-то делать, Ваня, голубчик? Мне ведь тоже любить охота. Кто же любить не хочет?

-- Все хотят, -- согласился Иван.

-- Если бы я пожила-пожила да снова родилась -- тогда можно и так как-нибудь. А снова-то не родишься.

-- Тоже верно. Все понимаешь.

-- Господи, я вообще все понимаю! Мне, дуре, надо было мужиком родиться, а я вот...

-- Не жалей.

-- Как не жалеть! Были бы у нас права одинаковые с вами, а то...

-- Что?

-- Вам все можно, а наше дело -- сиди скромничай.

-- Что -- "все"-то?

-- Да все! Захотел парень подойти к девке -- подходит. Захотел жениться -- идет сватает. А тут сиди выжидай...

Иван крепко поцеловал ее.

-- Чего глаза-то закрыла?

-- Совестно... И хорошо. Как с обрыва шагнула: дума-ла -- разобьюсь, а взяла -- полетела. Как сон какой...

Иван поцеловал ее в закрытые глаза.

-- Теперь смотри...

Когда он ее целовал, вошел Сеня... Мгновение стоял, по-раженный увиденным, потом повернулся и хотел выйти не-замеченным. Но споткнулся о порог... В этот момент его уви-дел Иван. Валя ничего не видела, не слышала. Открыла гла-за, счастливая, и ее удивило, как изменился в лице Иван.

-- Ты что?

Иван прижал ее, погладил по голове.

-- Ничего. Ничего.

-- Ты как-то изменился...

-- Ничего, ничего. Так.

Сеня загремел в сенях, закашлял.

-- Сеня идет.

Валя отошла к столу, принялась готовить.

-- Как раз к ухе-то. Он ее любит. Сейчас -- страда, неког-да, а то все время на речке пропадает.

Вошел Сеня. Улыбчивый.

-- Привет!

-- Здравствуй, Сеня! Как раз ты к ухе своей любимой по-доспел.

-- Так я ведь... Где только не подоспею! -- Сеня мельком глянул на Ивана, проверяя: видел тот его, как он выходил из избы? Иван ничем себя не выдал -- сидел как всегда спокойный. Он боролся с собой как мог -- горько было. -- Ходил удить?

-- Посидел маленько. Плохо клюет.

-- Э-э, это уметь надо! Мы вот с дядей Емельяном всегда ходим и сидим на одном месте -- он нарочно подсажива-ется... И что ты думаешь? Я не успеваю дергать, а он только матерится. А я и сам не знаю, как у меня получается. Иной раз и не хочешь, а смотришь -- клюет.

Иван кивнул головой, поддакнул:

-- Бывает. Что это у тебя?

Сеня положил пластинку, достал патефон, завел.

-- Ты чего это, Сень? -- спросила Валя.

-- Пластинку одну купил... Услышал давеча в раймаге -- потянулось...

Иван, когда Сеня суетился с патефоном, смотрел на него.

И ему нелегко было. Только Вале было легко и хорошо.

-- Какую пластинку-то?

-- Вот... слушай.

Не уезжай ты, мой голубчик,

Печально жить мне без тебя;

Дай на прощанье обещанье,

Что не забудешь ты меня.

Цыганистый с надрывом голос больно ударил по трем потревоженным сердцам. Трое, притихнув, внимательно слу-шали.

Скажи ты мне, скажи ты мне,

Что любишь меня.

Что любишь меня.

Скажи ты мне, скажи ты мне,

Что любишь ты меня... -

стонал, молил голос.

Сеня, пытаясь унять боль и волнение, хмурился, шваркал носом. Ни на кого не смотрел.

Валя повлажневшими глазами открыто смотрела на Ивана.

Иван курил, тоже слегка хмурился, смотрел вниз как виноватый.

Когда порой тебя не вижу,

Грустна, задумчива сижу;

Когда речей твоих не слышу,

Мне кажется -- я не живу.

Слушают...

Сеня...

Иван...

Валя...

Скажи ты мне, скажи ты мне,

Что любишь меня.

Что любишь меня.

Скажи ты мне, скажи ты мне,

Что любишь ты меня.

"Она" допела... Сене невмоготу было оставаться здесь еще. Он вскочил, глянул на часы...

-- Я ж опаздываю! Елкина мать, у меня же дел полно еще!

-- Уху-то, -- сказала Валя.

-- Не хочу, -- сказал на ходу Сеня и вышел не оглянув-шись.

-- Хорошая песня, -- похвалила Валя. -- Душевная.

Иван встал с места, принялся ходить по избе.

-- Сенька все видел.

Валя резко обернулась к нему... Ждала, что он еще ска-жет.

-- Ну? Что дальше?

-- Все. Отнял все-таки сумку-то... Встретил на дороге и отнял. Среди бела дня.

-- Так... -- Валя села на стул, положила руки на коле-ни. -- Жалко?

-- Жалко.

-- Что же теперь делать-то? Ограбил нищих -- ни стыда ни совести, теперь хватай меня, догоняй этих нищих и отда-вай обратно. -- Валя насмешливо и недобро прищурила глаза. -- А как же?

Иван остановился перед ней. Тоже резковато заговорил:

-- А усмешка вот эта... она ни к чему! Больно мне, ты мо-жешь понять?

-- Нет, не могу. Ты куда приехал-то? К нищим, к тем-ным... И хочешь, чтоб его тут понимали. Не поймем мы.

-- Ну, и к черту все! -- Иван обозлился. -- И нечего тол-ковать. Вас, я вижу, не тронь здесь: "Мы темные, такие-сякие"...

-- Да не мы, а ты нас сюда жалеть-то приехал, болеть за нас.

-- Значит, уехать надо!

-- Уезжай, правильно. А то мы тут с жалобами полезли со всех сторон... с любовью. Обрадовались.