Брат на брата. Окаянный XIII век

— Нет, конечно, — продолжал Роман Федорович. — Татарин нашему мужику не ровня. Три таких на одного ратника. Да ежели бы по три их было, а то по тысяче на одного! Вот я и говорю, что силы копить надобно, чтобы ударить наверняка! Звать под знамена князя Ярослава с новгородской дружиной, князя Даниила галицкого, князей смоленского, черниговского, луцкого, всех младших князей! Всю Русь поднимать!

— А коли не придут?

— Стоять насмерть! Иного для нас нет пути! — грозно сдвинув брови, выделяя каждое слово, ответил Роман князю Святославу.

Воцарилось молчание.

— Кто иначе думает? — в полной тишине прозвучал голос великого князя.

— Примем смерть, коли воля твоя, князь, на то будет!

— Веди на ворога!

— На копье хана Батыгу! Не посрамим могил пращуров наших! — поднявшись с мест, кричали бояре и воеводы. — Всех мужиков ополчим!

Юрий Всеволодович поднял руку, успокаивая.

— Верю, братья и други мои. Верю, что не уроните вы чести, не склоните голов перед погаными, не отдадите своих жен и дочерей на поругание! Каждый шаг по земле нашей отольется татарам кровью. Первым встретит ворога мой старший сын Всеволод, что ушел с дружиной в землю рязанскую. Следом примет бой князь Владимир — мой средний сын. Быть ему на Москве. На тебя, воевода, — обратился он к Филиппу Няньке, — большая надежа, не подведи. Младшему сыну, Мстиславу, оборонять Володимир. Сам же я пойду к Ярославлю и там буду ждать прихода княжеских дружин.

На том и порешили. Когда бояре и воевода расходились, великий князь остановил Романа Федоровича и приказал ему:

— Думал я дружину городецкую не звать, да, видно, всех в единый кулак собирать надобно. Посему поспеши в Городец, приведи дружину, из Нижнего мужиков ополчи. Знаю, немного их, да все подпора. И еще: Андрея в поход не бери. Оставь на него Городец. Такова моя воля!

4

Студеным декабрьским утром со сторожевой башни подали знак: татары идут! Это были передовые разъезды. А к полудню широкой черной волной хлынула татарская конница. Ударил сполошный колокол, тревожно заголосили колокола церквей и соборов.

Рязанский князь Юрий Игоревич, чудом спасшийся от татарской погони после разгрома на Воронеже, с трудом взошел на смотровую площадку сторожевой башни. Давали знать чуть поджившие раны, полученные в битве с татарами. Заслонившись ладонью от солнца, он оглядел горизонт.

— То передовой тумен идет, — тихо произнес он, но стоявший чуть поодаль от него дружинник услышал и, охнув, с тревогой в голосе спросил:

— А сколько же их, туменов-то?

— Много, работы всем достанет, — так же тихо ответил князь.

Татары шли весь день, заполоняя все пространство между рекой, лесом и городскими стенами. И весь день на стенах стоял весь город от мала до велика. Ужас, обреченность читались в каждом взгляде.

Княгиня Агриппина, мать Юрия Глебовича, превозмогая телесную слабость, тоже взошла на смотровую площадку сторожевой башни, где находился ее сын. Оглядев занятые татарами окрестности города, спросила:

— Что намерен делать, князь? Сила ворога несметная, гибель несет всем нам.

— Вижу. Знаю. И верю, что Бог нас не покинет. Благослови, матушка. Прости, что братьев своих не сберег и внукам твоим смерть уготована. Об одном прошу: видишь страх в людских глазах? Помоги мне укрепить их в вере, что за правое дело смерть примут, что смерть не напрасна.

Княгиня перекрестила склоненную голову князя и, прощаясь, заверила:

— Пришлю на стены служителей Христа. Слово Божье от страха избавит и сил прибавит рязанцам. За сношенек, внуков и сыновцев не беспокойся, настанет последний час — все примут схиму, я позабочусь о том.

Князь помог спуститься матери по ступенькам башни и потом еще долго смотрел ей вослед, прощался. Знал, что больше не увидит.

Татары не заставили себя долго ждать. Уже на следующее утро они пошли на приступ. Рязанцы осыпали их стрелами, зная, что ни одна из них не пролетит мимо, сбивали с лестниц, приставленных к стенам, камнями, бревнами, обливали кипящей смолой, засыпали глаза пеплом. Но полк сменялся свежим полком, и штурм следовал за штурмом. Только ночь остановила татар, но на следующее утро все повторилось снова.