Брат Солнца

   -Алиби?.. Да. То есть вроде как он уехал к брату, а сам не ездил? Ты про это?

  Кашин кивнул.

  - А в прошлом году он ездил?

 Костька подумал, припомнил и сказал:

  - Ездил.

  - Вот. Почему тогда не стрелял? Почему такой охотник стрелял ночью, в грозу, у своего дома? Думаешь, он не понимает, что эта поездка к брату легко проверяется?

  - Ну, может, не он, может, Куканов?

  - Может. Но Куканов был пьяный с утра, потом еще наддал. Мы же с тобой сами видели.

  - Что-то не пойму я, Михалыч, к чему ты клонишь?

  - Да если б знать, Костя, к чему клонить, я бы склонил… Тут что-то есть, что-то было… Но не то… Не из-за «Медведя» своего он так на меня смотрел! Не из-за «медведя»…

  - Как «так»?

  - Да сразу и не объяснишь… Настороженно, что ли… Доски! Из-за досок, Костя! Он их почему-то не убрал! Кругом все ухожено-уложено, а тут – доски…

 Кашин неодобрительно покосился на «Михалыча», но ничего не сказал. А тот, не обращая внимания на Костькино выражение лица, скомандовал в порыве внезапно нахлынувшего энтузиазма:

 - Слушай, поедем-ка к старице.

 Они заехали в прогон. По пути Бусыгин посмотрел на дачу Брезгуновых. Там, похоже, никого не было. У старицы он попросил Костьку остановиться на том самом месте, где они курили с Саней.

  - Закурим?

  - Давай.

 Они вышли к обрыву и закурили. Дело медленно шло к вечеру. Солнце светило им в спины, все вокруг было видно как на ладони, - необычайно ясно, до последней жилки на листочке.

 Долго молчали. Потом Бусыгин снова оживился и спросил:

  - Стреляли от Верхнего оврага, говоришь?

  - Брезгуновы? – Нет, в овраг.

  - Да не Брезгуновы… А когда в Куканова, то есть в лодку попали…

  - Да нет, сверху… Ну… Можно сказать и от оврага, наверно…

  - Вот, – поднял палец «дядя Толя». – Вот! Это надо проверить.

 Он затушил окурок, и вернулся на дорогу. Костька последовал, было, за ним и сел в машину, собираясь ехать к Верхнему оврагу. Но Бусыгин прошел дальше, зашел в прогон и стал переступать по полшага по дороге – вперед и назад, поглядывая то в Брезгуновский огород, то – наоборот – куда-то в несусветную даль.

  - Мать честная! – вдруг остановился он. - Вот ведь! Мать честная!

 Он подбежал к машине и сел в нее. Потом повернулся к Костьке и смотрел на него с минуту, не меньше, - по крайней мере, до тех пор, пока тот не сказал:

  - Ты чего, Михалыч?

  - Сейчас.

 Он достал записную книжку и стал ее перечитывать. Кашин уже начал нервничать. Он не привык иметь дело с творческими озарениями. Ему хотелось, чтобы дядя Толя перестал разговаривать обрывками и намеками, и чтобы все снова стало просто и понятно. Ему сильно хотелось выругаться, но при «дяде Толе» у него это дело обычно как-то не шло, и поэтому он молчал.

 Наконец Бусыгин поднял неожиданно посвежевшее лицо и сказал:

  - Ну и дубина же я, а? Ну и дурак! А? – и засмеялся.

  - Дядь Толь, ты хорош уже загадки загадывать!

  - Да просто… Да  ты не обижайся… Обо всем можно было и раньше догадаться…

  - А ты что, типа, догадался?

  - Кое о чем догадался.

 Но Костька не верил.

  - О чем?

  - О том, как все было.

  - Так уж все? – совсем уж недоверчиво спросил парень.

   - Ну… Почти. Надо только определить конкретно, кто стрелял, а это уже дело техники.

   - А! Так это ты и не знаешь еще ничего! – махнул он рукой.

  - Спорить не буду, - сказал Бусыгин, - но знаю уже много. А теперь давай к Артему.

 Кашин повернулся к баранке и повернул ключ в зажигании. Он не любил, когда треплются. А дядя Толя, - как ему показалось, трепался. Первый раз за их знакомство – трепался! Да еще и командовал! Если бы тогда – в универмаге – все было бы так же… Костька задумался… Ладно… Пусть уж все идет как идет… Потерпим. А там – поглядим…

 Артем хандрил. Он лежал в зале на все той же родительской кровати и читал Лескова. Это его отвлекало и успокаивало. Ему казалось, что он попал в западню, из которой не выбраться. Он был один – и это было мучительно. Уехать было нельзя, - это было бы подозрительно. Артем просил родителей приехать, но те был заняты по работе. Он читал, пропуская иногда целые главы мимо сознания, думая обо всем, что произошло, утопая в каких-то неясных страхах и ожиданиях, а иногда, - наоборот, - растворяясь в тексте. Тогда становилось легко. Спокойно.

 Но когда в дверь постучали, от спокойствия не осталось и следа. Вереницын отложил книгу и нетвердой походкой пошел к двери.

 Он так и знал, - это опять был Бусыгин.

 Они прошли на веранду и сели за стол.

  - Извини, Артем, - начал Анатолий Михайлович, - зачастил я к тебе. Но так уж получается, - улыбнулся он, - что ты самый главный в этом деле человек.

  - Я? – встрепенулся Артем. - Почему я? А, впрочем… вам виднее…

 Бусыгин внимательно посмотрел на него. Этот упаднический тон в исполнении Артема был чем-то новым для него. Обычно тот говорил живо и все эмоции у него были на виду. Но, вообще-то, уныние - это тоже в чем-то эмоция…

  - Да ладно, Артем, чего ты? Шучу… Так вот… раскрутили мы это дело с Константином… Многое теперь понятно, что и как. И кого теперь искать, - тоже понятно.

 «Это не я!» – чуть не взвыл Артем, но сдержался.

  - Вы меня что, подозреваете?

  - Да ты что?! Да ни в коем случае! Мне просто проверить кое-что надо.