Брат Солнца

  - То есть все это было еще в армии?

  - Да.

 Бусыгин знал Куканова недолго, - всего несколько лет, - да и то, - в друзьях у него не ходил. Но Витькин характер – вздорный и балаболистый поневоле был известен всей округе. И вдруг весь он рассыпался, как шелуха, и из-под этой шелухи показался обиженный жизнью восемнадцатилетний парнишка, послушный мамин и папин сын, делавший все, что они говорили… Потом настал момент, когда надо было выполнить приказ – и он его выполнил… И сломался. А дальше… дальше надо было чтоб никто ни о чем не догадался и при этом - быть как все – крутым, языкастым, задиристым. И Куканов старался как мог, не понимая, что делал это совсем не «как все»…

  - А психологи с тобой работали?

  - Работали… - усмехнулся Куканов и щелкнул ногтем по горлу, - вот он, психолог-то мой!

  - А что ж ты сейчас-то сорвался? Со своим психологом? До соплей?

  - Стрелял я в него…

  - В кого?

  - В депутата.

  - Ты?!

  - А кто? – Я – больше некому.

  - Ну и как ты в него стрелял?

  - Х-хрен знает… не помню ничего.

  - Ну а что помнишь?

  - Помню, пили со Славкой на старице. Потом выстрелы какие-то. Дальше – как во сне, - темнота, гроза, стрелять хочу.

  - А ты говорил, что Ворошиловский стрелок был – правда?

  - Правда. Норматив на районных соревнованиях выполнил, только значка не дали.

  - Ну а потом что помнишь?

  - Утром проснулся, - помню, вроде стрелял, - а куда – не помню. Пошел по деревне, - смотрю – менты. Я баб поспрашивал, - ну, думаю, - все – убил. Рассказал им, ментам, в смысле, как смог, а они меня – на смех. Хрен их поймешь, ментов. Сдаваться им пришел, а они – на х… посылают.

  - Ох, Витя-Витя… Да ведь ты там выше крыши наплел, как обычно… И никто тебя не посылал никуда.

  - Ну, присочинил маленько, - я ж не помнил ничего.

 Он на мгновение задумался, а потом сказал:

  - Один хрен, я стрелял.

  - Почему?

 Куканов посмотрел исподлобья.

  - Дяди Матвея карабин… У меня был. Я его потом на сеннике нашел. Из него и палил…

 И вдруг его сильно тряхнуло, он задрожал и сквозь зубы выдавил:

   - Ну не мог я больше в человека стрелять! Не мог!!!

  - Извините, - сказал Артем, - а как же вы охотитесь? В деревне говорят, вы зайцев стреляете? Уток?

  - Это не то… - махнул рукой Куканов. - Это не люди… Я и куриц топором рублю…

  - Но они же… - вырвалось у Артема. Он хотел сказать «тоже дергаются», но Бусыгин жестом остановил его.

  - Вот что, Витя… Ни в кого ты не стрелял.

  - Стрелял.

  - А я говорю, не стрелял.

  - А я говорю – стрелял.

  - А карабин? Зачем он мне нужен был?

  - А вот зачем. Пил ты с Валькой на старице и услышал, что у Верхнего оврага стреляют. Пошел ты поглядеть – кто палит и зачем. Сезон ведь еще не открыт был? Не открыт. Вышел ты сверху на овраг и увидел, как Брезгунов по бутылкам палит. Палит и мажет. А ты же Ворошиловский стрелок… Решил ты сам себе себя показать, припоминаешь?

  - Черт его знает…

  - Ну ладно… Мишеней у тебя дома навалом, где у Глухова карабин ты знал и где ключ от сейфа – тоже. Вы же вместе охотитесь. Даже знаешь что? Он тебя оставил за домом и сейфом присматривать. Точно?

 Куканов кивнул.

  - А Матвей Василич знал, что с тобой в армии приключилось?

  - Знал. Он и родители. Не каждому расскажешь…

  - Он ведь тебя с детства знал?

  - Всю жизнь тут вместе прожили…

  - А до армии ты… Как бы это сказать? Послушный был мальчик? Исполнительный?

 У Куканова задрожал подбородок. Он старался сдерживать себя – и ничего не ответил. Дрожь постепенно прошла, но он продолжал молчать.

  - То есть – да, - уточнил Бусыгин, - и потому он тебе доверял. Ну а дальше… слазил ты к нему домой, взял карабин, притащил домой и завалился спать. Все.

  - Ч-черт… Не знаю… Да один хрен – не помню!

 Куканов сидел потерянный, жалкий, смотрел в одну точку. Потом попытался встать.

  - Чего ты, Куканыч, сиди… Чего ты?

  - Извиниться… надо…

  - Извиниться?

 Вместо ответа Куканов встал и попытался снять штаны. Бусыгин вскочил с пола и остановил его:

  - Да ты чего?

  - Сейчас… Я все покажу!

   - Витя, тут одни мужики – чего мы не видали?

  - Сейчас! – вырывался Витя.

 Но Анатолий Михайлович аккуратно свалил его на пол и схватил за руки.

  - Ты чё творишь? – урчал Куканов. - Я объяснить хотел!

  - Да ты уж как-нибудь так объясняй, в штанах! Да и вообще… Ты вроде извиняться хотел, а не объяснять?

  - Ч-черт… - застонал тот, сморщился и снова пустил слезу.

  - Ужас! – сказал Артем.

  - Что, не видал такого?

  - Нет, кое-что, конечно, видел… После Нового Года на телецентре всякие валялись… Но чтоб так – до слез… С такими выкрутасами…

 Куканов опять застонал, но после первого стона заговорил членораздельно:

  - Перед тобой, Артем, извиниться хочу…

  - Передо мной? – удивился Артем.

  - Перед тобой. – Пусти! – оттолкнул он руки Бусыгина.

  - Тебя только пусти! – сказал Анатолий Михайлович и отпустил его.

 Тот извернулся, встал на колени и трагическим до комизма тоном сказал:

  - Прости меня, Артем… Я на тебя следователям показал. Сдуру это я. Сдуру! Так уж… Зарвался... Грех это. Прости.