Здесь им повышали качество жизни. Чаще всего пациенты покидали это отделение в лучшем состоянии, чем прибывали в него. И почти сразу в этом гораздо более коротком, разноцветном, более обустроенном коридоре Элиса увидела женщину, которую искала – та была увлечена разговором с коллегой, обе в белых халатах и белых туфлях на толстой мягкой подошве.
– Еще раз здравствуйте, прошу прощения, что я…
Бритт-Мари сразу увидела ее, сразу услышала ее голос; она прервала разговор и шагнула навстречу Элисе.
– …пришла сюда и помешала вам, но по этому адресу вы находитесь в дневное время, а так как вас не оказалось дома и вы не отвечали по телефону, то…
– Я видела, что вы звоните. Но решила не отвечать. Потому что сейчас я на работе. Здесь никто не может досаждать мне. Это место не имеет никакого отношения к делам моего старшего сына. И я не собираюсь разговаривать ни с какими полицейскими.
– У меня всего один вопрос. И…
– Хорошо. Поговорим, пока я провожаю вас к выходу.
Они шли мимо одинаковых палат: в каждой по четыре койки на колесиках – с металлической сеткой по бокам, с костылями, защищающими их с флангов. Едва Бритт-Мари открыла раздвижные двери и обе очутились в коридоре-вечности, на первом отрезке пластикового покрытия, как женщина в белом халате голосом и взглядом дала понять, что короткий разговор должен начаться и закончиться прямо сейчас.
– Что вы хотели? Ваш
– Лео.
– Это не вопрос.
– Я должна связаться с ним. Это очень важно. Иначе бы я здесь не стояла.
Глаза – такие решительные – тут же стали усталыми.
– Я не знаю, где он.
– Когда вы в последний раз видели его? Как бы то ни было, зарегистрирован он у вас.
– Это уже
Элиса пыталась понять это нежелание разговаривать.
Она понимала горькое разочарование от того, какой дорогой пошли ее сыновья, понимала горе этой женщины: вместо того чтобы ждать появления внуков, она готовилась к поездкам в тюрьму. Но Элиса не понимала, почему нежелание говорить теперь стало
– Бритт-Мари, я полицейский следователь. Прошу вас ответить, когда вы видели Лео в последний раз.
Взгляд немолодой женщины затопила еще бóльшая усталость.
– Сегодня утром.
– Сегодня утром?
– Да. Он появился, когда я уже собиралась уходить. Вышел вместе со мной и снова исчез.
– Я правильно поняла, что утром он пришел к вам, но оставался всего несколько минут? Куда он собирался потом?
Взгляд Бритт-Мари скользнул в сторону.
Как будто искал опоры, чего-то, на что можно положиться – как недавно взгляд самой Элисы в том бесконечном коридоре.
– Бритт-Мари, посмотрите на меня. Вы знаете, куда он направился потом?
– Нет. Не знаю. И я… Может, это прозвучит странно, но я думаю… мне кажется, он не вернется. Он как будто заходил попрощаться. Сказал это, не сказав.
Белый халат, белые туфли, бейджик на груди – «Бритт-Мари Аксельссон, медсестра». Жесты, аура до этой минуты соответствовали чувству безопасности, которое излучала ее внешность. Теперь же Бритт-Мари стояла пылающая. Сломленная. Почти в лихорадке.
– А сейчас
– Визит моего коллеги?
– Да. Что-нибудь произошло? Тогда скажите!
– Бритт-Мари,
– Бронкс. Тот самый, который расследовал ограбления. Так что произошло?
Элиса молчала.
Не потому, что не хотела отвечать стоящей перед ней женщине.
А потому, что у нее не было ответа.
– Отвечайте!
– Бритт-Мари, чего он хотел?
– Я задала вам вопрос!
– Помогите мне ответить на него, Бритт-Мари. Чего хотел Бронкс?
Кажется, отчаявшаяся мать немного успокоилась, красные пятна сошли со щек.
– Честно сказать… Чего он хотел, я так и не поняла. Единственное, что мне стало ясно – он хотел связаться с Лео. Через меня. Почему вы сами его не спросите? Он же работает с вами!
Удивление Элисы тем, сколь внезапно Джон Бронкс вклинился в их разговор, начало переходить в раздражение того сорта, которое потом в свою очередь сменяется злостью.
– К сожалению, Бритт-Мари, я не могу давать объяснений, но все же прошу вас немного помочь. Мне нужно что-то, с чем я смогу работать дальше. Я знаю, что Лео был у вас дома сегодня утром. Но как он появился? Как покинул ваш дом?
– На машине.
– Что за машина?
– Я не знаю. Ну… машина. Вроде бы не его собственная. Кто-то подвез его.
– Подвез?
– Какой-то мужчина. Он сказал – друг. Что-то вроде «Сэм».
Злости стало недостаточно.
Ярость.
Она зародилась глубоко-глубоко в груди.