Брат за брата

Поэтому тебе следует находиться далеко отсюда. И сейчас я активирую ложный след.

Наконец послышался гудок. Гудки звучали через равные промежутки времени и прервались, когда ответил хорошо знакомый Лео голос.

* * *

Со своей собственной смертью Бронкс встретился впервые. С мыслью о том, что он умрет прямо сейчас. И – ничего не почувствовал. Он еще не знал точно, хорошо это или плохо. Лео Дувняк в тени церкви в темноте, под разбитым фонарем, неожиданно приставил пистолет – «зигзауэр», полицейское табельное оружие, удивительно, какие детали бросились Бронксу в глаза, – к его виску, и ствол давил на кожу настолько долго и сильно, что на ней остался красный кружок.

Бронкс потянулся; кожаный диванчик – не лучшее место для ночлега.

Нормально уснуть не получилось. Он вертелся в кровати, потел, сражался то с простыней, то с подушкой. Наконец, сдавшись, Бронкс встал, находясь на грани бодрствования. Угрозы были ни при чем, дуло пистолета не пугало. Дувняк не пугал. Но вот Сэм… Жизнь, ставшая горстью пепла. Семья, детство – в тлеющих углях. Вот что пугало. Брат отказывался общаться, не соглашался встретиться, брат ненавидел его, и это – единственное, что осталось.

Завернувшись в пропотевшую простыню, Бронкс сходил за стаканом, сел на диван и уставился в телевизор, предварительно выбрав канал с исторической публицистикой – фильмами о диктаторах, морских сражениях и царственных психопатах. И посреди сцены, в которой отрубали голову дворянину, нарушившему супружескую верность, Бронкс, который никогда не пил спиртное в одиночку, принес бутылку виски, стоявшую непочатой в баре с тех пор, как он получил ее в подарок от коллеги – после раскрытия Ограбления века. Вместо воды налил в стакан крепкого спиртного, до половины. И после еще двух отрубленных голов задремал.

Очень ненадолго. Его разбудил телефонный звонок.

Сутулый с Девятого этажа. Услужливый инспектор уголовной полиции из отдела прослушки.

Который предупредил, что прямо сейчас отправит аудиофайл: поставленный на прослушку телефон только что использовали во второй раз.

– Папа, я заеду за тобой через три часа. Окей?

Бронкс отлично узнал оба голоса.

– Сканстулль. Возле ресторана.

Старший, с раскатистыми окончаниями, с акцентом. Молодой, явно ощущает собственную силу, хотя и говорит тихо.

– Покупатель встретит нас там без четверти два. Как я и говорил, он хочет убедиться, что мы справимся.

– Подожди, Лео, не клади трубку.

– Да?

– Я только хочу, чтобы ты знал – да, поначалу мне твоя идея показалась дикой. Но ночью я повертел ее так и сяк. Это хорошая сделка. Все заработают. Вся семья.

– Хорошо, что ты больше не сомневаешься. Потому что мне и правда нужна твоя помощь.

В записи было еще кое-что. Разговор, который, согласно шкале в самом низу, начался в 09.12, продолжался в общей сложности восемьдесят семь секунд. Так что молчание, повисшее между отцом и сыном – то единственное, что сейчас слышалось, – не было электронным; это была опаска: отец и сын, которые через несколько часов продадут самый большой в стране частный запас оружия, осторожничали.

– И знаешь что, папа? Может, я и зря это говорю, но все-таки – будь на месте вовремя, не опаздывай, как в прошлый раз.

Бронкс взглянул на часы над телевизором. Без четверти десять. До встречи с «покупателем» всего четыре часа.

Время на то, чтобы понять, замешан ли Сэм, сжималось на глазах.

Время, нужное ему, чтобы составить план, который будет реализован, едва только Дувняк получит деньги.

Бронкс зевнул и потянулся.

Вечером он сядет на этот диван, зная: он навсегда потерял последнего члена своей семьи.

* * *

Когда идешь по больничному коридору, время тянется исключительно долго.

Сначала Элиса считала секунды, потом шаги, потом вдохи и выдохи.

Независимо от того, что именно она считала, ее движения выходили одинаково заторможенными, ей упорно казалось невозможным когда-нибудь добраться до конца коридора. Пункт назначения располагался где-то на границе вечности.

Может быть, из-за того, что все тут настолько одинаковое. Белые стены перетекали одна в другую, желтые листы линолеума срастались воедино. Взгляду не за что зацепиться, не на что опереться, чтобы сориентироваться. А может, все дело во внутренних точках опоры: отрезок, который надо пройти, а потом, в конце его, услышать то, чего боишься. Беспомощность, с которой ждешь новостей и в которой шансы на жизнь и смерть одинаковы. Состояние, которое когда-то изменило ее навсегда и через которое она ни за что больше не хотела бы пройти.

И все же она пришла туда.

Добралась до конца коридора-вечности.

До раздвижных дверей, которые, согласно указателю, вели в отделение ортопедии К-83. Здесь царило спокойствие, и все было не так, как в том отделении, где лежала когда-то она сама. Здесь людей чинили.