Брат за брата

ЛД: Там был один заключенный, так он рассказывал, ты только представь, как зарезал собственного отца.

Элиса снова читала о том, кто постучал кончиками пальцев по объективу камеры, хлопнул ладонью по микрофону, обратился непосредственно к человеку, сидевшему в соседнем кабинете и наблюдавшему за ними по монитору.

ЛД: Двадцать семь раз ударил собственного отца ножом в грудь.

В этот момент Бронкс внезапно ворвался в кабинет и прервал допрос. Лео Дувняку удалось спровоцировать его. Элиса несколько раз при случае спрашивала Бронкса напрямую, о чем тогда говорил Дувняк, спрашивала, что именно произошло. И каждый раз встречала улыбку глухого.

Ей это не нравилось.

Но распечатка допроса, лежавшая перед ней, была фактом.

С Джоном Бронксом что-то не так. И ее работа – выяснить, что именно.

Новый круг по кабинету, раздражение понемногу уходит, как всегда, когда принимаешь решение. С этой минуты ей придется наблюдать за Бронксом, потому что он не знает правил. Никогда, никогда не возвращаться к разрыву, конфликту. Для полицейского это как не арестовывать дважды одного и того же человека. По крайней мере, если прежде он был объектом твоего расследования серии банковских ограблений и ты несколько месяцев допрашивал его. Ты установил с ним отношения. Ты больше не объективен. Вы с этим уголовником сблизились, и один из вас готов злоупотребить этой близостью.

Элиса снова подошла к столу.

Она карандашом вписала Бронкса в число подозреваемых, рядом с Дувняком, и перенесла распечатку во вторую стопку, ту, что лежала посредине стола и называлась «Облажался».

Пока у нее не будет приемлемого объяснения тому, что произошло на допросе, Джон Бронкс полежит здесь. И если он не захочет объяснить, в чем дело, придется ей, когда ночь превратится в рассвет и утро, поговорить кое с кем, кто знает ответ. С Лео Дувняком.

* * *

Прощание.

Раньше ему это слово и в голову не приходило. Старомодное, высокопарное, держит на расстоянии. И все-таки он приехал, чтобы сказать «прощай». Не «пока», не «увидимся». Чтобы закрыть дверь, не оставить ее открытой.

Проститься – навсегда.

Лео вставил ключ в замок и уже наполовину повернул его, когда вдруг замер. По этим же ступенькам несколько часов назад взбежал Бронкс-легавый, взбежал, чтобы оскорбить пространство его семьи. Лео смотрел на закрытую дверь, прокручивая в памяти восемь отдельных моментов, вместе составлявших заключительный этап его плана под рабочим названием «полицейский участок», который должен был начаться всего через несколько часов. Восьмой момент приходился на 19.00, когда он покинет страну. А самый первый – попрощаться, независимо от мерзкого чувства внутри. Попрощаться, чтобы нейтрализовать все помехи, очиститься, избавиться от всех мыслей, кроме мыслей о том, как заполучить несуществующее.

На протяжении всей его долгой истории ограблений для него никогда не было проблемой открыть дверь банка и с заряженным оружием в руках потребовать внимания незнакомых людей, его не останавливало осознание того, что его действия означают риск и другое оружие, которое вот-вот будет направлено на него.

Но – стоять здесь.

Открыть дверь – и увидеть женщину, которая в другом мире была – любовь и безопасность; которая не знает, не понимает, что это их последняя встреча.

Торопливый взгляд на Сэма, сидевшего в машине на маминой подъездной дорожке и ждавшего его, потом – глубокий вдох… довернуть ключ в замке до полного оборота и приоткрыть дверь. Свет в прихожей и в кухне, аромат свежесваренного кофе, несмотря на ранний час. Когда они были маленькими, мама, собрав свой ланч-бокс, уезжала вечером в частную лечебницу в Шёндале, чтобы всю ночь прободрствовать там подле инвалидов, и возвращалась, когда трое ее сыновей были уже в школе. Сейчас она работала в дневную смену, и он услышал легкий шорох переворачиваемых газетных страниц. Прежде времени на себя у нее не было.

– Привет, мама.

Она сидела за кухонным столом – место у окна и батареи, всегдашнее мамино место. Уже одета на работу. Глубокая тарелка из-под овсяной каши с мороженой черникой пуста. Сдвинула красные очки для чтения на кончик носа, посмотрела на сына.

– Лео? Я не слышала, как ты вошел.

Кофеварка была еще теплая, и он налил себе полчашки.

– Можно мне допить?

– Ну конечно, я все равно ухожу минут через десять.

– Тогда и я пойду, у меня тоже кое-какие дела.

Он привалился к кухонному шкафчику – прежде он частенько стоял так, торопливо глотая кофе, но сейчас ощущение было непривычно неприятным, край шкафчика глубоко врезался ему в спину.

– Слушай, мама.

– Да?

– Мне так неловко за вчерашний вечер. Этот идиот напугал тебя.

Мать аккуратно убрала очки в черный футляр, потом рукой смела крошки со стола, ссыпала их на салфетку.

– Я не испугалась, Лео. Но я задумалась.

– Не думай больше об этом. Легавый наболтал ерунды. Слышишь, мама? Не волнуйся.