Брат за брата

Сэм смотрел, как его младший брат ворочает бутылку, льдинки зазвенели друг о друга и о ведерко, потом – как изучает дорожные сумки на полу, пытаясь оценить, достаточно ли они велики для десяти упаковок купюр из хранилища. Одновременно он вынимал билет на паром, такой же, как у Сэма. Билет Лео.

– Я не смог остановить тебя тогда, Сэм. Перед убийством нашего отца. Но я могу остановить тебя сегодня. Потому что сегодня я решаю, каким будет конец.

Бутылка в ведерке была холодной и мокрой; Сэм выудил ее, расшатал пробку.

– Окей, Джон. И каким же будет конец?

Один-единственный удар.

Рукой покрепче за горлышко, янтарная пенящаяся жидкость полилась ему на пальцы.

Всего один раз ударить Джона толстым донышком в висок – и снова я сам решаю, каким будет конец.

– Как во всех сказках. Счастливым. Ты возьмешь свои сумки, в которых, полагаю, содержатся сто три миллиона крон, и поедешь со мной в Крунуберг.

– Ты не остановил меня тогда. Не остановишь и сейчас. Ты здесь один, Джон. Если бы ты собирался арестовать меня, то захватил бы с собой небольшую армию легавых. Так что глубоко в душе ты уже принял решение.

– Верно, Сэм. Но у меня была надежда, что все кончится… достойно. Поэтому я пришел один. Чтобы дать тебе шанс сдаться. Если ты не сдашься сейчас – армия легавых будет ждать тебя по ту сторону Балтики, и тогда все кончится совсем не достойно.

– Так ты собрался донести? На меня? Опять?

– Если ты не оставишь мне выбора.

Сэм сделал шаг вперед, и пространство сжалось еще больше.

– Ты знаешь, братишка, что я уже зарезал одного члена нашей семьи, когда у меня не оставалось выбора. И зарежу кого угодно из родни, если у меня не будет выбора, и уложу его на кровать, как уложил тогда тело отца. А потом, когда я в Риге буду спускаться по трапу, уборщица найдет тебя вот на этих белых простынях всего в крови, как отца.

– Я точно знаю, что ты не убийца. И ты сам это знаешь.

Они долго смотрели друг на друга. Дорогая бутылка оттягивала руку Сэма, была гораздо тяжелее, чем зазубренный рыбный нож.

Он не мог убить из-за денег.

Так же, как он убил тогда – не ради себя.

– Я прикончил отца, иначе ты бы погиб, Джон. Зря ты приехал сюда. Так что отвернись-ка! Ты задолжал мне. Ты должен мне двадцать три года.

Только что Сэм сделал шаг, который сжал расстояние.

Теперь ближе подошел Джон.

– Ты ошибаешься, Сэм. Да, я позвонил тебе тогда. Но это было ужасно давно, и в те дни я боялся побоев. Боялся того, кто угрожает. Да, ты старше. И тяжелее меня на тридцать кило. И если ты пойдешь со мной, то потеряешь все. И все же ты меня ни черта не страшишь. Нож держал ты, не я. Ты сам выбрал взяться за нож. И тебе от этого никуда не деться.

– Именно об этом я и говорю, Джон! Ты сам позвонил мне тогда. И от этого тебе никуда не деться! Напомнить? Приезжай скорее, Сэмми, папа меня убьет, я больше не могу. Ну ты же должен помнить! Я приехал. Ради тебя. Воткнул, мать твою, этот нож двадцать семь раз – ради тебя. А потом, Джон – черт возьми, Джон! – ты… ты позвонил. В полицию. Я тебя спас, а ты позвонил легавым. Я не ошибся Джон! Ошибся – ты. Это ты мне должен! Вот и живи с этим, братишка.

Если кто-нибудь из них сделает еще шаг, они столкнутся.

И они застыли на месте.

И не отрываясь смотрели друг на друга.

Впервые за двадцать лет. Стояли настолько близко, что каждый чувствовал дыхание другого, следил за движениями глаз.

Пока по судну не прошло содрогание – от машинного отсека вверх, пока динамик не известил, что до отплытия осталось пятнадцать минут.

– Дай-ка.

Бронкс кивнул на бутылку, повисшую в руке Сэма. Сэм не шелохнулся, и Бронкс сам потянулся к ней, вынул из руки брата. Налил в оба бокала, так, что перелилось через край, протянул один Сэму.

Вкус желтых яблок и поджаренного хлеба, чуточка цитрусов, как и положено. Шампанское даже охладилось до правильных восьми градусов, но ни один из братьев этого не почувствовал.

Напиток разделили между собой чужаки с общими воспоминаниями, он стал прощанием с прошлым.

* * *

Плоскому телевизору не хватало звука, но это было неважно; он никогда еще не видел столько погонных метров сине-белого пластика в одном новостном выпуске, и ему вполне хватало немой картинки. Мелькание событий без голосов превращалось в удивительное слайд-шоу.

Иван улыбнулся: взвинченные полицейские в касках с визирами и с автоматами в руках бежали друг за другом, и длинная людская цепочка походила на хвост огромной крысы, забравшейся в туннель метро возле полицейского управления.

Как минимум пятнадцать, может, двадцать.

Какого хрена они делают под землей?

Заваруха, кажется, происходила наверху.

Телекамеры под разными углами показывали, как оцепили весь этот хренов Крунуберг, как выставили перед въездами шлагбаумы. Легавые в форме стерегут трепещущую на ветру пластиковую ленту, и квартал похож на большой пакет, в который никому нельзя заглядывать, пока не будет раскрыто преступление.